Записные книжки
Шрифт:
Так же, быть может, и с людьми, достигшими вечера жизни...
Бывает ли у жизни вечер?
Когда ты уже сделал все, что нужно, чтобы как следует понять, принять и снести бедность, болезнь и собственные недостатки, остается сделать еще один шаг.
Вера в слова – это классицизм, но, дабы сохранить эту веру, он расходует их очень бережно. Сюрреализм, который не доверяет словам, ими злоупотребляет.
Вернемся к классицизму – из скромности.
Те, кто любят истину, должны искать любви в браке, то есть в любви без иллюзий.
Гуманизм
Трагедию порождает столкновение двух равно законных, имеющих равное право на жизнь сил. Следовательно, слабая трагедия – та, что вводит в действие силы незаконные. Следовательно, сильная трагедия – та, что узаконивает всё.
Жить страстями может только тот, кто подчинил их себе.
Мораль: невозможно жить рядом с людьми, если знаешь их сокровенные мысли.
Упорно отказываться от любого коллективного суждения. Хранить невинность, несмотря на склонность общества к «толкам».
1 сентября 1943 г.
Тот, кто не верит в ход вещей, – трус, но тот, кто верит в человеческий удел, – безумец.
Поскольку слово «существование» обозначает какую-то реальность, реальность нашей тоски, но при этом не может не подразумевать некоей высшей реальности, мы сохраним его лишь в обращенной форме – мы будем говорить о философии несуществования, что не означает отрицания, но должно указать на состояние «человека, который лишен...» Философия несуществования будет философией изгнания.
Сад: «Люди осуждают страсти, забывая, что философия зажигает свой факел от их огня».
У искусства случаются приступы стыдливости. Оно не может назвать вещи своими именами.
Во время революций погибают лучшие.
По закону жертвоприношений последнее слово остается за людьми трусливыми и осторожными, ибо остальные лишились слова, пожертвовав лучшим, что у них было. Говорят те, кто совершили предательство.
Тот, кто воспроизводит этот мир, как он есть, предает его, возможно, гораздо больше, чем тот, кто преображает его. Лучшая из фотографий – уже предательство.
Против рационализма. Если бы чистый детерминизм имел смысл, достаточно было бы одного верного утверждения, чтобы, переходя от одного следствия к другому, узнать истину во всей ее полноте.
Но этого не происходит. Значит, либо мы никогда не произнесли ни одного верного суждения и суждение о всеобщей детерминированности тоже неверно, либо мы сказали правду, но правду бесполезную, и, следовательно, детерминизм лжет.
Долг состоит в том, чтобы делать то, что ты считаешь справедливым и добрым – «предпочтительным». Легко ли это? Нет, ибо даже то, что считается предпочтительным, всегда делается с трудом.
Абсурд. Убивая себя, человек отрицает абсурд. Не убивая себя, он с помощью абсурда открывает в повседневности источник удовлетворения, отрицающий сам этот абсурд. Это не значит, что абсурда не существует. Это значит, что абсурд действительно лишен логики. Поэтому
У всякого страдания, волнения, страсти есть пора, когда они принадлежат самому человеку с его неповторимой индивидуальностью, и другая пора, когда они начинают принадлежать искусству. Но в первые мгновения искусство бессильно что-либо сделать с ними. Искусство – расстояние, на которое время удаляет от нас страдания.
Это – трансцендентность человека по отношению к самому себе.
Благодаря Саду систематическая эротика сделалась одним из направлений философии абсурда.
Тридцать лет 71 .
Главная способность человека – способность к забвению. Но справедливости ради следует заметить, что он забывает даже то добро, которое сам сотворил.
Самая большая экономия, которая возможна в области мысли, – согласиться, что мир непознаваем, – и заняться человеком.
7 ноября 1943 г. Камю исполнилось тридцать лет.
Когда в старости человек становится мудрым и нравственным, ему, вероятно, бывает стыдно вспоминать свои былые поступки, шедшие вразрез с предписаниями нравственности и мудрости. Слишком рано или слишком поздно. Середины нет.
Чтобы произведение прозвучало как вызов, оно должно быть завершено (отсюда необходимость «обреченности»).
Оно противоположно божественному творению. Оно завершено, имеет свои пределы, ясно, замешано на человеческих потребностях. Единство в наших руках.
В этом мире люди делятся на свидетелей и подтасовщиков. Стоит человеку умереть, как его свидетельство начинают подтасовывать с помощью слов, проповедей, искусства и проч.
Успех может облагородить юношу, как счастье облагораживает человека зрелого. Убедившись, что его усилия оценены по заслугам, юноша может вести себя спокойно и непринужденно – по-королевски.
Об американском романе: он стремится к универсальности. Как классицизм.
Но если классицизм стремится к универсальности вечной, современная литература волею обстоятельств (прозрачность границ) стремится к универсальности исторической. Ее интересует не человек всех времен, а человек всех стран.
– Защищайтесь, – говорили Судьи.
– Нет, – отвечал Обвиняемый.
– Почему? Так положено.
– Пока еще нет. Я хочу, чтобы вы приняли всю ответственность на себя.
О естественности в искусстве. Абсолютная естественность невозможна. Ибо невозможна действительность (дурной вкус, вульгарность, несоответствие глубинным потребностям человека). Именно поэтому все, что написано человеком о мире, всегда в конце концов оказывается направленным против мира. Романы-фельетоны плохи, потому что по большей части правдивы (то ли оттого, что действительность приспособилась к ним, то ли оттого, что мир условен). Искусство и художник воссоздают мир, но втайне всегда не удовлетворены им.