Записные книжки
Шрифт:
Все молодые годы я прожил с сознанием собственной невинности, иными словами, совсем несознательно. А сегодня...
Я не создан для политики, ибо не способен ни желать смерти противника, ни смиряться с ней.
Я могу творить только ценою постоянного усилия. Сам по себе я скатываюсь к неподвижности. Самая глубинная и неотъемлемая моя склонность – молчать и действовать по привычке.
Чтобы избавиться от рассеянности, от автоматизма, мне понадобились годы упорного труда. Но я знаю, что стою на ногах исключительно благодаря своим усилиям, а перестав в это верить хоть
Наше призвание: созидать всеобщее или по крайней мере всеобщие ценности. Вернуть человеку его кафоличность 72 .
Нас заставляют выбирать между Богом и историей. Отсюда это непреодолимое желание выбрать землю, мир и деревья, хотя я и знаю наверняка, что человеческое существование не исчерпывается историей. Всякая философия – самооправдание. Оригинальной была бы только философия, оправдывающая другого человека.
Против ангажированной литературы.
Здесь: всеобщность.
Человек не только общественное существо. По крайней мере он властен над своей смертью. Мы созданы, чтобы жить бок о бок с другими. Но умираем мы по-настоящему только для себя.
По какому праву коммунист или христианин (если ограничиться почтенными формами современной мысли) стали бы упрекать меня в пессимизме?
Ведь не я изобрел земные страдания и ужас Господнего проклятия. Не я постановил, что человек не способен спастись самостоятельно и что в своем ничтожестве он может надеяться только на милость Божию. Что же до пресловутого марксистского оптимизма, позвольте мне посмеяться над ним. Мало кто из людей зашел так далеко в недоверии к себе подобным. Марксисты не верят ни в убеждение, ни в диалог. Буржуа не превратишь в рабочего, а экономические условия исполняют в их мире роль рока, еще более страшного, чем Божественное своеволие.
А г-н Эррио и публика из «Анналов»! 73 Коммунисты и христиане скажут мне, что их оптимизм шире, что он возвышается над всем остальным и что в Боге или в истории – смотря по тому, кто говорит – диалектика находит удовлетворительное завершение. Так же могу рассуждать и я.
Христианство пессимистично применительно к отдельному человеку, но оптимистично применительно к судьбам человечества.
Марксизм пессимистичен применительно к судьбам человечества и человеческой природе, но оптимистичен применительно к ходу истории (его противоречие!).
Эррио Эдуар (1872 – 1957) – французский политик и публицист. «Анналы» – журнал, основанный в 1929 г. историками М. Блоком и Л. Февром. Вокруг журнала сложилась влиятельная научная школа.
Я же скажу о себе, что, будучи пессимистом по отношению к человеческому уделу, я оптимист по отношению к человеку. Как могут они не видеть, что никто еще не был исполнен такого доверия к человеку? Я верю в диалог, в искренность. Я верю, что они ведут к психологической революции, не имеющей себе равных, и проч., и проч. ...
Для
Истоки нынешнего безумия. Не что иное, как христианство отвратило человека от мира. Оно ограничило интересы человека им самим и его историей.
Коммунизм – логическое следствие христианства. Это христианская история.
То же. После двух тысячелетий существования христианства – бунт тела. Потребовалось две тысячи лет, чтобы тело снова смогло показаться обнаженным на морском берегу. Отсюда крайности. В реальной жизни тело вновь обрело свое место. Остается помочь ему сделать то же в философии и метафизике. В этом – одна из причин нынешних конвульсий.
Кажется, мне остается обрести гуманизм.
Я, конечно, ничего не имею против гуманизма. Просто мне он тесен, вот и все.
Греческая философия, например, отнюдь не исчерпывалась гуманизмом. Это была философия всеприемлющая.
Террор! А они уже начали забывать.
19 февраля 1861 г. Отмена крепостного права в России. Первый выстрел (Каракозова) прозвучал 4 апреля 1866 г. 74
Прочесть «Кто виноват?», роман Герцена (1847), и его же «О развитии революционных идей в России».
Каракозов Дмитрий Владимирович (1840 – 1866) – русский террорист, совершивший первое покушение на Александра II.
Я больше люблю ангажированных людей, чем ангажированную литературу. Храбрость в жизни и талант в книгах – это уже немало. К тому же писателя можно ангажировать, лишь если он этого хочет. Его заслуга – в том, что он действует по велению сердца. А если им движут долг, навык или страх, в чем тогда заслуга?
Получается, что тот, кто сегодня сочиняет стихотворение о весне, служит капитализму. Я не поэт, но я искренне порадуюсь такому произведению, если оно будет хорошо написано. Мы служим человеку в его целостности или не служим ему вовсе. И если у человека есть потребность в хлебе и справедливости, которую мы непременно должны удовлетворять, у него есть также потребность в чистой красоте, ибо это хлеб его сердца.
Все прочее – не важно.
Да, я хотел бы, чтобы в творчестве они были ангажированы чуть менее, а в жизни – чуть более.
Экзистенциализм унаследовал от гегельянства его основную ошибку – он отождествляет человека с историей. Но он не унаследовал тех выводов, что делали гегельянцы, по сути полностью отказывавшие человеку в свободе.
Октябрь 1946
Через месяц мне тридцать три.
Память моя вот уже год как слабеет.
Я не способен запомнить услышанную историю – вспомнить целые пласты прошлого, бывшие когда-то такими живыми. Очевидно, что, пока состояние мое не улучшится (если это вообще произойдет), мне придется делать здесь все больше и больше записей, пусть даже самых личных – тем хуже. Ибо в конечном счете все, что я вижу, застилает туман, и даже сердце теряет память. На мою долю остались только короткие вспышки эмоций, лишенные долгого эха, которым их одаряет память. Так чувствуют собаки.
Перед кабинетом врача люди выглядят как загнанные животные.