«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева
Шрифт:
Косарев всматривался в лица так хорошо знакомых и понятных ему парней в вельветовых куртках и шевиотовых пиджачках, девчонок в простых кофточках с комсомольскими значками. А они всматривались в него с восторгом – многие раньше только слышали о Косареве, а увидели его впервые. И он совсем пока не чувствовал себя заложником ЦК ВКП(б).
Тем не менее, и он сам – как бы самостоятельно ни пытался себя вести, говоря, что комсомол не подменяет партию, – мог бы помочь делами и в промышленности, и в армии, и на селе. Но он понимал, что в этом случае придется делить с партией ответственность
Между тем на пятнадцатом году власти большевиков нарастал кризис, подобный катастрофе.
На Урале – у горы Магнитной – воздвигался крупнейший металлургический комбинат. И я читаю в биографии серии «ЖЗЛ» о Косареве: «В 1930 году комсомол решил направить свои усилия на ликвидацию прорывов и узких мест пятилетки. Косарев горячо докладывал об этом на заседании бюро ЦК комсомола». И прибавлял: «Построить завод – мало, надо на новом заводе наладить большевистские темпы производства. А новая техника требует особого обучения кадров. Нелегко установить американский станок, еще труднее регулярно и без брака работать на нем».
Вот именно!
Но Косарев знал и весьма секретные цифры о качестве товаров, которые не смел публично оглашать.
В этой «стране мечтателей, стране ученых» от трети до половины выпущенных в 1933 году на Калатинском и Нижнетагильском заводах топоров и ухватов пошли в брак. Лишь 20 процентов из изготовленных в Нижнем Тагиле подков были признаны годными.
Что касалось рукомойников, то тагильчане ни одного высокотехнологичного бытового приспособления без брака выпустить так и не сумели.
Выход из строя оборудования, брак и аварии на пущенных в эксплуатацию предприятиях были типичной «теневой стороной» уральской индустрии, но еще не худшим вариантом. Строительство многих других предприятий, включая такие крупные заводы, как Уральский завод химического машиностроения в Свердловске, Новотагильский металлургический в Нижнем Тагиле, медеплавильный в Ревде, алюминиевый в Каменске-Уральском, из-за безграмотного руководства, распыления ресурсов, расхлябанности и бесхозяйственности было заморожено.
Экономика страны терпела колоссальные убытки.
Иногда Косарев вынужден был поддерживать и вполне безумные инициативы родной партии.
Уральский обком партии вдруг предлагает приучать коров к сельхозработам. И комсомольские организации области послушно подхватывают почин – пахать и бороновать землю на коровах, докладывают Косареву. В итоге был нанесен серьезный урон животноводству. Огромное количество коров пало или перестало давать молоко, их отправили на скотобойню.
Или: глава Уральского обкома партии Кабаков (как оказалось, мошенник, позже расстрелян за дело) заявил, что у него в амбарах миллион пудов зерна. Проверили: 207 тысяч. И такие приписки стали правилом по всей стране.
Мне это представляется сегодня так. Низы, чтобы уцелеть, лгали о выработке начальству, а те – более высокому начальству, и так до самого Сталина. Поэтому и вменяемые ребята в комсомоле, и Косарев либо убеждали себя, что говорят правду своим организациям, либо говорили с пониманием, что необходимо и выбор невелик:
Этот так называемый подъем – вплоть до сталинского «Жить стало лучше, жить стало веселей!» – вся страна сочла бы катастрофой, если бы не цензура, не полный контроль над прессой, даже пионерской и комсомольской. А Интернета тогда не было.
Но в газеты все равно шли потоком письма без подписи. А оттуда в виде распечаток под грифом «Совершенно секретно!» попадали в НКВД, на стол к Сталину, партийным функционерам, в том числе и Косареву.
В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ», ИЮЛЬ 1932 ГОДА.
«Вашим статьям никто не верит, что у нас нет голода. У нас страшный, отчаянный голод, люди пухнут и умирают с голода. Как собак десятками хоронят без гробов. И это в стране, откуда до войны вывозили за границу хлеб, мясо и другие сельскохозяйственные продукты. (Это правда, с 1931 года зерно продавали Эстонии! – А.К.) На полях Украины ничего нет, все заросло сорняками и бурьяном. Больше половины земли осталось незасеянной. Свекла вся пропала. Раздетые, разутые и голодные колхозники не выходят на работу и уезжают, кто куда».
«В чем наши успехи пятилетки? Не в том ли, что мы, как египетские фараоны, понастроили пирамид – фабрики и заводы, которые за отсутствием сырья стоят. После целого дня тяжелого труда приходится ночевать на улице или под забором. Кругом люди раздетые, босые, с жуткими опухшими ногами».
А девять человек из тех самых делегатов съезда комсомола анонимно писали – и каково это Косареву было читать:
«Для чего нас, рабочих, от станков сюда созвали? Не для того ли, чтобы поднакачать на усиленную работу, поднять энтузиазм. Тов. Косарев много говорил, агитировал, и всё на ветер. Пословица говорит: «Голодный сытому не товарищ, или сытый голодного не разумеет». Мы приехали сюда с фабрик и заводов, а наши семьи там голодают.
Наши зеленые политики довели страну до наивысшего обнищания.
«Рабочий материально улучшает свое положение», говорите вы. Да, улучшает на сухом хлебе с водой да иногда на капусте! Паразиты все вы, хуже царских чиновников и рвачей. До чего вы довели рабочего? Мы голодаем, работать не можем и заявляем, что не будем работать до тех пор, пока не дадут хлеба, мяса, жилища, одежду!
На нашем заводе прорыв, план выполнен только на 55 процентов. Мы заявляем, что в следующем месяце и этого не будет, работать мы не станем, мы не можем голодные и холодные стоять у станка».
Эта грозная симптоматика тревожила Косарева, но он, как многие в окружении Сталина, полагал, – скорее, был вынужден полагать! – что партии лучше знать, как справляться с голодом и даже как заткнуть голоса тех, кто распускает слухи, паникует или явно преувеличивает.
Постепенно это стало ясно даже для людей, хорошо знавших, что делается в стране. Вся эта ситуация на фоне хвалебной трескотни, маршей по радио, бодрых кинокомедий, когда всем должно быть «легко от песни веселой».