Запонки императора, или орехи для беззубых
Шрифт:
— Что это тебе сбрендило? — спросила я оживленно, — Ведь не собиралась обзаводиться потомством…
— Надо же когда-то начать…
— Кто обрюхатил? Профессор?
Она кивнула и объяснила, что муж в курсе, не возражает, потому что давно подозревал свою неспособность в этих делах…
Не нравился мне ее вид, не узнавала я свою старую подружку. Даже колечки волос обвисли и падали на лицо, как увядшие осенние листья. А главное, не понравилась бледность, почти до синевы.
—
— Шесть с хвостиком. Много, наверное из твоего Карена вытекло меньше, — Она передернулась. — Я все его вспоминаю, как его пытали…
Никогда не думала, что она будет переживать из-за моего любовника!
— А ты не хочешь перескочить к профессору? — попробовала я повеселить ее — Сама говорила, что он вдовец, вот и подкинешь себя с младенцем…
Она снова передернулась.
— Забудь о нем… я его больше близко не подпущу…
Я заметила, что ей трудно стоять, нырнула в коридор, стащила стул и усадила Алку.
— Знаешь, я, наверное, не вытяну…
— И что? Снова забеременеешь, раз уже начала…
— Совсем не вытяну… Мне гадали недавно, что жизнь будет короткая…
— Бред! Неужели ты веришь всяким шарлатанам!?
— И снится по ночам одно сырое мясо.
— Я тебе принесу несколько сонников, — сказала я, — В каждом — разное значение снов.
Но она перебила меня:
— Шагал нашелся?
— Откуда мне знать, не докладывали.
Она прикрыла глаза и замерла…
— Обещай, если умру, ты его возьмешь…
— Шагала?
— Ребенка, балда! Тебе тоже пора за что-то человеческое зацепиться…
— Ты эту кладбищенскую лирику брось…
Она меня не слушала.
— Конечно, если он родится нормальным, я так и напишу в завещании.
— Что он — чемодан, дача, чтоб его завещать!
— Он уже бьет ножками, ворочается, хочешь послушать?
Совсем сбрендила! И это моя циничная Алка!
Я наклонилась, сделала вид, что слушаю, и выпрямилась. Страшно мне стало, до чего женщину эта блажь уродует, даже врача… Но ей нужны фрукты, овощи, весной теперь все так дорого. Я решила тайком забежать к ее профессору, такие дрожат за свою репутацию…
Мы еще немного поболтали, она жаловалась на соседок по палате, которые не позволяли открывать окна, на их храп… И я все больше утверждалась в мысли добиться от этого толстого хмыря создания для нее нормальных условий… Ведь баб цековских не помещали в такие рабоче-крестьянские хлева, а он консультант Четвертой управы. Может устроить туда запросто…
Я не умела откладывать своих решений и сразу после больницы стала вспоминать, где живет научный руководитель Алки. В тот вечер, когда она нас знакомила, он упомянул, что любит свою Плющиху, и с гордостью
Я понеслась в ДЭЗ, мечтая, чтобы у них был вечерний прием, и ворвалась туда в последние минуты перед закрытием. К счастью, у меня в сумке были пробные французские духи, Карен снабжал меня ими, посмеиваясь, что в мире «деревянных» денег это лучший сувенир для наведения мостов дружбы… Духи сработали снайперски, и оказалось, что мы с Алкиным профессором живем в соседних подъездах.
Я поднялась к профессору без оповещения, позвонила торопливо три раза и очень удивилась, когда, открыв дверь с радостным возгласом, он вдруг отшатнулся, точно увидел Медузу Горгону. Но я влетела в переднюю с такой решимостью, что он отступил.
— Вы меня не узнаете, я подруга Аллы.
За эти годы он стал еще толще и трясся в своей китайской пижаме, как желе.
— Разговор будет недолгим, но, может быть, вы меня пустите в комнату…
Я нагло открыла застекленные двустворчатые двери, вошла в большую комнату, увешанную картинами, и сразу увидела своего Шагала, висевшего в центре между двух окон.
— Позвольте, я вам все объясню… — задребезжал он, забегая вперед, точно хотел прикрыть картину, — я его купил, я заплатил двадцать тысяч, я ничего не знал, мальчики сами принесли…
— Мальчики?
— Поймите, мы врачи, у меня оказался один больной, близкий к миру искусств. И когда я сказал, что слышал о картине Шагала, он пообещал помочь…
— Помочь?
— А потом принес картину, объяснил, что перекупил для меня…
— Алла ее видела?
Он кивнул, отчего его висячие щеки задрожали.
— Ей после этого стало плохо?
— Но поймите, я ничего не успел объяснить…
— Зато она вам сказала, что из-за этой картины произошло убийство…
Он кивал, как китайский болванчик.
— Поймите, я коллекционер. Когда загорается душа, наступает забвение принципов… Успокойтесь, я вам доплачу, может быть, вас устроит тысяч пять…
Я не успокоилась, а врезала ему по физиономии и бросилась к двери.
Дома я первым делом подошла к шкафу и стала прикидывать, что можно продать быстро, без больших хлопот. Мне уже не нужна норковая шуба, а вот кожаное пальто не стоило сплавлять. Его можно начинить теплой подкладкой, и лет на пять хватит в пир, в мир и в добрые люди.
Моя практичность и тут сработала. Надо было думать не только о себе, но и об Алке. С ее здоровьем она, видимо, долго не сможет работать, а зарплата мужа нынче не прокормит троих…
Неожиданность