Запрещенная реальность. Том 1
Шрифт:
— Самое ценное в моем грузе — мои спутники. Не волнуйся, все будет хорошо…
И в этот момент в вагон зашли они.
Конечно, палитра интуиции у Василия была беднее, чем у Матвея Соболева, но и он чувствовал опасность и мог жить в убыстренном ритме, на пределе возможностей, иначе не стал бы ганфайтером.
«Потрошители» поездов вошли в вагон с двух сторон — двое с одной, трое с другой. Оставили в тамбурах по одному сигнальщику с рациями и медленно пошли вдоль коридора, заглядывая в каждое купе. Вооружена группа была двумя автоматами, тремя пистолетами, пружинными ножами и дубинками, изредка используя их для острастки.
В купе проводника вломились сразу двое, один с автоматом,
— Тихо, не ерзайте, и все будет тип-топ! Деньги, ценности на стол. Иностранцы в вагоне есть? Коммерсанты с «капустой»?
— Да вроде н-нет, — замялся Петяня, переглядываясь с Василием, и получил удар дубинкой по уху.
— Говори, падла!
Василий мог бы атаковать этих двоих прямо сейчас, не обращая внимания на их «пушки», но в коридоре стоял третий и мог поднять тревогу, а то и стрельбу. Надо было подготовиться и заманить его в купе.
Балуеву потребовалась всего пара секунд, чтобы оценить противника (чахоточного вида мужик с пистолетом не в счет, не профессионал, да и второй, с автоматом, — тоже, хотя здоров, как бугай; а вот третий, в коридоре, явно тренирован) и рассчитать, как действовать, после чего он начал свой рискованный полет.
— Эй, — окликнул Василий третьего, — загляни — чего покажу…
И молодой бритоголовый малый в кожаном кепи купился, сделав от неожиданности шаг навстречу.
Василию никогда еще не приходилось драться в купе проводника скорого поезда, но он специально был тренирован для боя в тесных помещениях, в том числе в таких, как купе, и даже в платяном шкафу, где мог продемонстрировать искусство киина мутай — филиппинскую систему укусов, выкалывания глаз и вырывания кожи с мясом.
В отсутствие пространства для маневра наиболее эффективны не захваты, удушающие и связывающие приемы, а удары: ногой в голень, коленом в пах, низ живота, руками в шею, лицо, живот, солнечное сплетение. И Василий выдал три таких удара в стиле пананджакман [122] , причем квадратному спортсмену с бритым черепом достался первый и самый сильный — в переносицу.
— Т-ты… к-как?! — заикнулся Петяня, сглатывая комок в горле и глядя на рухнувших громил.
— Сиди здесь, не высовывайся. Свяжи их. — Василий накинул на себя черную куртку грабителя с автоматом, надвинул на уши его кепи, подхватил автомат и выскользнул в коридор.
122
малайский бокс.
Двое с другой стороны вагона уже открыли другое купе и на появление Василия не реагировали, приняв его за своего. А когда один из них случайно глянул в его сторону, было уже поздно: Василий в прыжке достал его внешней стороной стопы, в технике туй фа [123] . Второй грабитель успел только хлопнуть глазами, открыть рот и выпустить из руки сумку, которую отобрал у пассажира. Потом нога Василия обрушилась и на его голову.
Сигнальщика в этом конце вагона Василий успел перехватить, а вот второй, в тамбуре возле купе проводника, вовремя сообразил, что дело плохо, открыл дверь тамбура и сиганул из поезда на полном ходу. Василий успел только пожелать ему благополучно разбиться. Потом Петяня помог Балуеву связать бандитов, сбегал за бригадиром и милиционером-сопровождающим и, тараща глаза, в лицах, артистически рассказал прибывшему на следующей станции наряду милиции, как проходивший по вагону во время налета
123
техника ног (кит.).
Уговорил он школьного друга сочинить байку для милиции с трудом, но светиться лишний раз со знанием навыков рукопашного боя не хотел.
Кристина уже спала, как и коммерсант с Черкизовского рынка, Стас на верхней полке читал книжку.
— Что там за шум в коридоре, дядь Вась? — спросил он. Василий отобрал у него книгу, глянул на обложку: Генрик Сенкевич, «Крестоносцы».
— Просто кто-то с полки упал. Спи, поздно уже.
— А ты мне завтра прием дзансин покажешь? А то я подзабыл поворот.
— Непременно.
Кристина заворочалась на своем ложе, Василий прижал палец к губам, погасил свет и одним движением запрыгнул на полку напротив Стаса. Через минуту оба уснули.
В Тамбов поезд пришел в семь утра Попрощавшись с Петяней и пообещав зайти к нему домой, Василий вывел свою «оперативную группу» на привокзатьную площадь.
По рассказам Матвея он хорошо представлял, куда надо ехать, и вскоре автобус доставил их на окраину города, где начинался Тамбов — старинный, одноэтажный, с узкими сельскими улицами и деревянными домами. Пройдя две такие заасфальтированные улицы, они вышли на третью, но уже грунтовую, желтеющую песком. День был хмурым, но дождя, кажется, не предвиделось, хотя на мокрой дороге и стояли лужи. К озирающимся путешественникам подошла ветхая бабуля в громадном клетчатом платке, фуфайке и ботах.
— Откель будешь, сынок?
— Оттель, бабуля, — пояснил Василий. Кристина посмотрела на него с укоризной.
— Мы издалека, бабушка, ищем улицу Солдатской Славы.
— Так вы на ей и стоите, милые. А к кому гости?
— Дом двадцать четыре, Соболев Кузьма Федорович.
— Так он через два дома живет, по правую руку. — Глаза старухи молодо блеснули, она показала сухонькой ручкой на дом неподалеку, с шиферной крышей и мансардой.
— Спасибо, бабушка.
— А не за что, милые. — Старушка мелко закивала, проводив глазами троицу, и вслед перекрестила их.
Дед Матвей, которому пошел уже семьдесят восьмой год, оказался небольшого роста, лысым, круглым, как шарик, и живым, как ртуть. Глаза его лучились приветливостью и улыбкой, и сразу было видно, что он добрый, веселый и безобидный. Таким он и остался в памяти Василия.
Кузьма Федорович был отменным хозяином и сам вел свое достаточно обширное хозяйство: четырехкомнатный просторный дом, где было чисто, уютно и пахло травами, двор с пристройками для коровы и кур, сад и огород. Ни одного неухоженного уголка в этом хозяйстве, хотя жил Кузьма Федорович один, рано похоронив жену и дочь.
Едва он узнал, что гостей прислал внук Матвей, как засуетился и принялся обхаживать Кристину и Стаса, сразу приняв их в свою семью. Письмо Матвея он читать не стал, махнул рукой.
— Потом почитаю. Проходите, гости любезные, располагайтесь, будьте как дома.
Несмотря на большую разницу в годах и комплекции, дед и внук — Кузьма Федорович и Матвей — имели явное сходство, и лишь цвет глаз у них был разный: у Матвея в зависимости от душевного состояния — синий или голубой, у его деда — теплый карий. Видимо, глаза Матвею достались в наследство от отца, летчика-испытателя Фомы Кузьмича Соболева, похоронившего жену десять лет назад. И если главной чертой характера Матвея были сдержанность и спокойствие, то у Кузьмы Федоровича — доброта. Василий понял, что Кристине и Стасу с дедом Соболева будет легко и просто.