Запрет на любовь
Шрифт:
— Беспредел!
— Цыть! — бьёт ладонью по столу Матильда Германовна, и базар затихает. — Отставить возмущение, одиннадцатый «А»! Йога, футбол, китайский, танцы… Всё это прекрасно, но уж, будьте любезны, приоритеты расставляйте грамотно! Вы ведь взрослые люди, в конце-то концов!
— Так и мы о том. Вообще-то, помимо школы, у нас есть и другие дела.
— Дела, Зайцева, у прокурора! Йога и иероглифы не помогут вам с Ковалёвой получить аттестат!
По кабинету прокатывается волна смешков.
—
— О-о-о-о-о, — дружно ноют её подопечные.
— Дзюдоистов, танцоров, футболистов, тоже касается! — припечатывает Шац строго, и они замолкают.
— И тех, кто посещает кружок оригами? — нарушает тишину голос особенного мальчика.
Очередной взрыв хохота пресекается повторным ударом ладони по столу.
— Да, Мозгалин, и их тоже, — вздыхает Матильда Германовна, отвечая на его вопрос. — А теперь я продолжу и да, — поднимает руку с часами, — минус шесть минут от вашей перемены. Вы, надеюсь, помните наше золотое правило: сколько времени вы отнимаете у меня, столько же я отнимаю у вас, — берёт стилус и подходит к электронной доске.
Одноклассники тихо бухтят, выражая несогласие, но шуметь снова не решаются, а значит, авторитетом Шац для них всё же является.
— Вернёмся к сочинению, одиннадцатый «А». Задача выпускника — внимательно прочитать текст, выделить проблему, показать, как к ней относится автор, и отразить собственную позицию. Сейчас на экране вы видите слайд, отображающий чёткую структуру сочинения. Первый пункт — формулировка проблемы. Второй — комментарий к ней, включающий в себя два примера-иллюстрации, пояснение к каждому примеру и анализ смысловой связи между ними.
Матильда рассказывает о последующих пунктах плана, но слушают её далеко не все. Краем глаза замечаю, что большинство присутствующих залипают в телефоны, пряча гаджеты под партами или за учебником.
У сидящего впереди Горького на экране открыт какой-то чат и, судя по тому, что одноклассники периодически бросают в мою сторону красноречивые взгляды, обсуждают они там явно не расписание.
— Ну капец, — роняет кто-то.
— Теперь точно исключат.
— Это где?
— Наш на Профсоюзной, чё не видишь, — переговариваются футболисты между собой.
— Петров, Дроздов! Вы мне мешаете! — получают замечание от учителя и делают вид, что убирают телефоны.
В поле моего зрения, благодаря Горькому, попадает фотография, выложенная в этот самый чат. Потому что он, свайпнув пальцем, раскрывает её на весь экран.
Ну ясно.
Кучерявый беспредельщик прислал одноклассникам селфи из участка. Прямо перед вывеской стоит. Ухмыляется.
— Придурок, — вырывается у меня непроизвольно.
— А ты не дура? — прилетает в ответ от Горького.
Правда на том и всё. Взбудораженных выпускников снова
Замечательно…
Алгебра проходит сносно. Математичка — сущая мегера, связываться с которой — себе дороже. Вон даже вернувшегося Ромасенко класс встречает тихо.
На английском всё тоже более-менее нормально. Только одна неприятная ситуация возникает. На этапе командной работы так получается, что я остаюсь не у дел. Обещавшие «принять как родную» наотрез отказываются включить меня в свои группы.
От Филатовой чуть позже узнаю про согласованный бойкот.
— Ты не расстраивайся. Это они из-за Абрамова чудят. Он у нас в классе, к сожалению, типа, лидер и…
— Да мне всё равно, — равнодушно закидываю в сумку тетрадку и ручки.
— Я взяла у Матильды Германовны твой номер. Добавлю в информационный чат. Туда я отправляю важную информацию. Это не тот чат, который без Шац, а тот, который…
— Добавляй, — перебиваю, избавляя её от необходимости что-то пояснять.
— Тат…
Встречаемся глазами.
— Если что, я не участвую в этом их бойкоте. Так что ты, будь уверена, всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
Не участвует.
То, что Филатова некий изгой в классе, было понятно практически сразу. Сама я не привыкла делить людей на категории, как, впрочем, и причислять себя к какой-то из них, но вот тут, пожалуй, чётко для себя решила: в этой школе я однозначно буду сама по себе.
— Где у вас библиотека?
— На третьем этаже. Тебя проводить? — предлагает, загораясь энтузиазмом.
— Не надо, — забираю сумку и покидаю кабинет.
Из библиотеки тащу целый пакет книг, выданных добрейшей старушкой, любящей классическую музыку и оригами, упомянутое Мозгалиным.
Выдохнув, спускаюсь по ступенькам и благодарю Вселенную за то, что этот отвратительный день закончился.
— Стопэ, Джугашвили.
А. Слишком рано благодарю.
Внизу меня поджидает хмурый Ромасенко.
— Я Джугели. Руки убери! — роняя книжки, повторяю, когда он тянет меня под лестницу. — Ещё раз дотронешься и я…
— Это она, — сообщает девчонке, сидящей на подоконнике.
Выдёргиваю многострадальный локоть из его мёртвой хватки.
Смотрим с девушкой друг на друга.
Хм. Где-то я её уже видела.
В голове от переизбытка имён и лиц полный каламбур, но я почти сразу узнаю его кудрявую подругу. Это ведь та самая ведущая с праздничной линейки.
— Она проколола шину?
— Да.
— И наваляла моему брату? — уточняет, выражая интонацией явное сомнение.