Запрет на любовь
Шрифт:
Что, блин, за дурацкие вопросы?
Шац слишком много на себя берёт, по-моему.
— Каждый год, в первые выходные сентября, Матильда Германовна ведёт класс в поход. В честь начала учебного года, — увлечённо тараторит Филатова, которую я слушаю в пол уха.
Любовь — это ________________
— Знаешь, как там круто! Пляж. Палатки, костёр.
Любовь — это ________________
Звенит второй звонок, а я понимаю, что не могу продолжить
Решаю оставить графу пустой. Пусть скажут спасибо, что вообще согласилась заполнить эту бредовую анкету.
— Держи.
— Ой, ты так быстро, — складывает листок пополам и убирает в папку. — Передам Матильде на следующей перемене. Спасибо, что не отказала. И… красивый костюм. Ты такая элегантная и…
— Джугашвили!
В кабинете появляется сын директрисы в сопровождении Горького и Чижова. Последние двое тормозят у двери, а этот несколько секунд спустя останавливается у моего стола.
Класс затихает.
— Джугели, — исправляю. Снова.
— Я буду называть тебя так, как посчитаю нужным, — цедит он в ответ.
— Не будешь.
— Ты действительно так думаешь? — усмехается.
— Чего тебе? — приосанившись, спрашиваю прямо.
— Какого икса ты тут?
— Где же мне ещё быть в восемь тридцать пять утра, Ромасенко? — выгибаю бровь.
— Ты непонятливая или тупая? Где угодно, но не здесь. Стукачам в нашем коллективе не место. Верно, ребята? — поворачивается к одноклассникам.
— Верно.
— Да.
— Полностью поддерживаю.
— Сто пудэ.
Прилетает отовсюду.
— Предлагаю даже проголосовать, чтобы по чесноку. Камон. Погнали. Кто за то, чтобы убрать строчку двадцать три из нашего электронного журнала? — обращается к общественности.
Строчка двадцать три, если что, — это я.
Все поднимают руки. Все, кроме Филатовой и Мозгалина, пытающегося соорудить очередное нечто из бумаги.
— Перестань настраивать коллектив против Таты, — вмешивается Полина.
— Заткнись, — бросает он ей. — Как видишь, Джугашвили, — в очередной раз намеренно коверкает мою фамилию, — единогласное решение. Мы против того, чтобы ты училась с нами.
— Не хочу тебя расстраивать, но решение о том, где мне учиться, буду принимать я, а не вы.
— Ты в этом уверена? — резко сбрасывает мои вещи с парты и опирается ладонями о стол.
— Уверена.
— Да ты и недели тут не продержишься.
— Откуда тебе знать?
— Интуиция, — кривит губы. — Советую свинтить отсюда, черномазая.
Что блин? Серьёзно?
— Как это по-мужски, оскорблять девушку, — усмехаюсь, глядя ему в глаза.
— Ты сомневаешься в моей гендерной принадлежности?
—
— Слышь ты, — наклоняется ближе, и между нашими лицами остаётся всего сантиметров пять. — Поосторожнее на поворотах. Острой на язык себя считаешь?
— Угадал, — едва заметно киваю.
— Прибереги его до того момента, как встанешь на колени, — угрожая, травит взглядом.
— Это, Ромасенко, случится разве что в твоём сне, — рикошетом по слогам проговариваю, и его лицо багровеет от злости.
— Шухер! Географичка ползёт, — громко объявляет Чижов.
— Или валишь на хрен из этой школы самостоятельно…
— Предпочту второе или, — перебиваю, не дослушав.
— Я предупредил тебя, стукачка.
— Окей.
— Ромасенко, что там такое? Был звонок. Немедленно займите своё рабочее место! — ругается пожилая старушка, вошедшая в кабинет.
Филатова, склонившись в три погибели, удирает к себе.
— Вы-то почему не на своём, Марь Семённа? — нагло дерзит Максим, неторопливо прогуливаясь до своей парты.
— А? — переспрашивает учительница, не расслышав.
— Глухая карга. Вы, говорю, почему не на своём? — орёт он громче. — Четыре минуты урока прошло, — указывает пальцем на часы.
— Была у медсестры, — зачем-то отчитывается перед ним женщина. — Давление подскочило.
— Ей уже гроб примерять, а она всё на работу прётся.
Придурок.
— Вы ж говорили, что тот год последний? Что на пенсию уходите. Типа баста, завязываете со школой, — подаёт голос Зайцева, жующая жвачку.
— Ой, да я бы с превеликим удовольствием Вас, троглодитов, не видывала больше. Да только пенсия какая у нас? Смешарики… — кладёт на стол старый кожаный ридикюль. Извлекает из него бумажный журнал, платок, очешник. — Сейчас отметим отсутствующих и начнём урок. Так. Поехали. Абрамов?
— Нет его.
— Прогуливает?
— По уважительной причине отсутствует.
— Что ещё за причина?
— Менты прессуют, — тихо произносит один из футболистов.
— Мария Семёновна, Абрамов отсутствует по заявлению родителей, — докладывает Филатова.
— Спасибо, Полиночка.
— Спасибо, Джугашвили, — язвит Ковалёва.
Дурной пример заразителен.
Нельзя позволять подобное и давать слабину.
— Фамилию произноси правильно, жертва аборта, — чеканю ледяным тоном.
— Что ты там сказала? — таращится на меня, поперхнувшись своим негодованием.
— Что слышала.
— Совсем оборзела, овца!
— Ковалёва, вы мне мешаете! — учительница стучит ручкой по столу.
— Меня оскорбляют вообще-то! — возмущается блондинка.