Запрети любить

Джейн Анна

— Предательство не прощают. Запомни, сынок, предатели никогда не предают лишь однажды. Предал один раз, предаст и второй. Можно простить глупость, наглость, жадность. Но не предательство. Никогда и никому не прощай этого. Это аксиома. Понял меня?

— Понял.

— Ты прав, сынок, люблю я ее. Только теперь она для меня как будто умерла. Для меня ее больше нет.

Игнат вздрогнул от этого слова — оно прозвучало остро, будто в воздухе мелькнуло отравленное лезвие ножа. Ни он, ни его отец не знали, какими пророческими будут эти слова.

Отец скупо рассказал

обо всем, глядя куда-то в стену, и чем больше Игнат слушал, тем хуже ему становилось. Только вместо ненависти к мачехе он чувствовал другое — жалость к отцу. Ему даже вдруг захотелось сделать того, что он не делал с самого детства — обнять его. Но Игнат не мог позволить себе этого, поэтому они просто сидели в тишине — отец и сын, такие разные и при этом такие похожие.

— Константин Михайлович, можно вас? — раздался голос главы службы безопасности. Он бесшумно оказался в баре и стоял на входе.

— Иди с богом, Антош, — махнул рукой отец. — Все дела завтра. Все завтра.

— Это важно. Очень, — сказал тот странным тоном — слишком мягким. — Не терпит до завтра.

Отец погрозил ему пальцем, но все же встал и вышел вместе с Антоном в коридоре, а Игнат от греха подальше перелил большую часть содержимого бутылки в графин и спрятал его. Он понятия не имел, о чем глава службы безопасности хочет сообщить отцу. Даже не думал об этом — все его мысли были о Ярославе. Ее мать, конечно, оказалась в итоге настоящей дрянью, продала отца. Но ему плевать на то, что делала Лена. Он любит Яру и не собирается от нее отступать. Она — его. И точка. Главное, найти ее, успокоить, прижать к себе. Услышать нежный голос, почувствовать тепло губ и ощутить ставший родным запах хрустальной чистоты с легким землянично-медовым аккордом.

Отец вернулся спустя несколько минут, и даже в полутьме барной комнаты Игнат понял, каким мертвенно-белым он стал. Отец двигался с трудом, пошатываясь и придерживаясь за стены. Он будто делал это с трудом. Будто полностью сломался.

— Ты чего, пап? — взволнованно спросил Игнат. — Тебе плохо?

Он подскочил к отцу, готовый помочь ему в любую секунду — подхватить, не дать упасть. И тот поднял на него взгляд. Если еще совсем недавно в глазах отца стыла нестерпимая боль, то теперь вместо глаз зияла пустота. И это пугало.

Игнат однажды уже видел такую пустоту, и это было страшнее любого вырвавшегося из ада демона. Когда Кати не стала, глаза отца были такими же.

— Папа? — растерянно, даже как-то по-мальчишески проговорил Игнат, чувствуя, как начинает не хватать дыхания. Он помог отцу опуститься в тяжелое кожаное кресло, и тот, глядя в лицо сына пустыми глазами, сказал лишь три слова.

Три страшных слова.

Три стрелы, выпущенных из пустоты прямиком в душу. И разорвавшие ее на куски.

— Их больше нет.

— Кого? — нахмурился Игнат.

— Их, сынок. Наших девочек, — с трудом вымолвил отец.

— Что? Ты вообще о чем? Что случилось? — эти слова абсолютно не укладывались в голове Игната. Он впал в такой ступор, что не мог понять и осмыслить услышанное.

— Их больше нет, — повторил отец. —

Их нет. Лены. Яры. Ушли… От нас ушли.

Его взгляд метнулся в окно, на сизое небо. Будто бы они ушли туда.

— Не говори ерунды. Никуда они не ушли, — возразил парень.

— Игнат, — раздался голос Антона, на удивление мягкий. — Произошло несчастье. Елена и Ярослава действительно погибли. Примите мои соболезнования.

— Что ты сказал? — переспросил Игнат. Он не верил. Ему казалось, что это розыгрыш, только мир отчего-то вдруг потерял краски, став черно-белым, а тело налилось тяжестью. Эмоции пропали, чувства заморозились.

— Соболезную, — повторил глава службы безопасности, склонив коротко стриженную голову.

Игнат все так же не верил. Просто не верил. Он вообще будто смотрел кино, где главный актер был его точной копией. И точно знал — его Ярослава в полном порядке и вскоре они встретятся.

Игнат сама не понял, как спросил чужим сухим голосом:

— Что случилось?

— Авария, серьезно пострадала машина Елены, — коротко ответил глава службы безопасности. — Причины выясняем. На месте еще работают пожарные, полиция и медики.

— Едем, — вдруг сказал отец, будто приходя в себя. — Едем туда. Я должен убедиться… Сам… Увидеть… Антон, готовь машину.

— Я с тобой, — все тем же чужим голосом сказал Игнат.

— Нет. Останешься дома, — отрезал отец, поднимаясь с помощью Антона.

— Сказал, что с тобой, значит, с тобой. — Игнат не злился, не плакал, он как действовал словно робот, программу которого никому не по силам было сбить. Отец, кажется, смирился и махнул рукой. Он первым направился к выходу.

— Может быть, врача, Константин Михайлович? — нахмурился Антон.

— К дьяволу его. Едем. Я должен видеть. Сам все видеть.

Все, что происходило дальше, Игнат ощущал и помнил смутно. Это словно происходило не с ним, а с кем-то другим. Он не знал, куда и сколько времени они ехали. Перед его глазами стояла Ярослава — она улыбалась ему, как обычно, и в какой-то момент Игнат, потеряв связь с реальностью, протянул к ней руку, чтобы дотронуться до волос. И только когда его пальцы ощутили воздух, Игнат понял, что это только плод его фантазии.

Он сразу понял, что они почти на месте, когда издалека увидел, как тьму разрывают мигалки «скорых», пожарных и полицейских машин. А едва только вышел, почувствовал удушающий запах гари. В заснеженном кювете чернело что-то странное, изуродованное — лишь присмотревшись, Игнат понял, что это. То, что осталось от двух машин, слетевших с дороги. Он смотрел на обгоревшие кузова и не слышал ничего, кроме счастливого смеха Ярославы в своей голове.

Пошел мелкий снег, сверкающий в ярком свете фар и проблесковых маячков. Он падал на дорогу, на обезображенные машины, на плечи людей, и застывший, словно статуя, Игнат вдруг вспомнил тот день, когда признался Яре в любви. Тогда пошел первый снег, и им обоим казалось это прекрасным. Он поднял голову кверху — снег падал прямо на его лицо, путался в ресницах, таял на губах.