Запретная. Не остановить
Шрифт:
Я вспыхиваю, а он наклоняется надо мной, и нежно целует.
Мое лицо и кожа в тех местах, куда успели прикоснуться жадные нетерпеливые губы, уже горит огненным огнем, но от его слов и этого нежного поцелуя загорается все мое тело. Каждая клеточка, буквально каждый сантиметр.
Гордей чуть отстраняется, стягивает рубашку, и теперь я зависаю на нем, на его фигуре. Не могу оторваться от рассматривания его спортивного мускулистого торса, широких плеч и плоского живота с выраженными косыми мышцами.
Он ложится рядом,
Отрывается от губ, и начинает спускаться поцелуями вниз, от шеи к животу.
— Значит, беременна, Бельчонок, — произносит хрипло, и принимается неторопливо целовать мой, пока еще абсолютно плоский, живот нежными, невероятно нежными поцелуями.
Теперь я понимаю, что именно он имел в виду, когда сказал, что хочет целовать.
— Значит, наш малыш уже где-то здесь, — произносит он, и снова нежно целует.
Мурашки разбегаются сильнее, когда его губы прикасаются к самому низу живота у кромки трусиков.
— Да, раз задержка и тест показали, — смеюсь я, когда он начинает щекотно вести кончиком носа по поверхности кожи.
Почувствовал, видимо, что я слегка напряглась, и решил немного меня расслабить.
— Это круто. Наблюдать за тем, как он становится больше с каждым днем, как растет внутри тебя и развивается. Как же это круто, Арин. Я поэтому просил тебя сразу же мне сообщить, чтобы ничего не пропустить.
Гордей кладет ладонь мне на живот, а сам возвращается к моему лицу.
— Теперь ты не только моя жена, Бельчонок, теперь ты еще и официально Хрустальная ваза.
Он говорит серьезно, и его слова так мне приятны. А прикосновение его ладони греет, оно словно незримо защищает, словно дает понять, что ни за что не даст нас с малышом в обиду.
Все то напряжение, что неосознанно давило вплоть до момента, пока я не рассказала ему новость, теперь окончательно испаряется, снимает как рукой. А на их место ко мне приходят небывалые легкость и подъем.
И как же я рада, что не стала долго тянуть, а призналась сразу же, как заподозрила о беременности сама. Что не скрывала, мучаясь неизвестностью, как воспримет, что не пыталась додумать что-то самостоятельно и размотать в голове неудачные развития сценариев.
Но все же я не настолько поплыла, чтобы соглашаться с ним во всем. И это его новое прозвище…
— Хрустальная ваза? — восклицаю я.
— Ага.
Я со смехом отмахиваюсь, а Гордей придвигается ближе, и целует в щеку.
— Ммм, да, для которой требуется теперь повышенное внимание.
— Насчет внимания я не против, но не до такой же степени.
— Да, думаешь?
Гордей перемещает ладонь на мою грудь, и начинает поглаживать пальцами через кружево. Сначала одно полушарие, потом второе.
Одновременно с этим он целует в губы, которые затем перемещаются на шею.
Я и до этого была сильно возбуждена,
Он расстегивает лифчик, снимает, и отбрасывает в сторону. Ласкает мою грудь губами, а я ухватываю его за голову, зарываюсь пальцами в волосы, стону и выгибаюсь.
Я предполагаю, что с течением беременности качество нашей близости постепенно изменится на более осторожное и станет происходить реже, за сколько-то месяцев до родов совсем прекратится, но пока об этом рано говорить.
В данный момент я возбуждена до предела, и я очень сильно хочу его в себя.
— Страстная развратная Бельчонок, — шепчет Гордей, когда я веду ладонью по его животу, расстегиваю пуговку на брюках, и запускаю пальцы ниже, под пояс.
— Не просто Бельчонок, теперь твоя жена, — уточняю я, лаская его, и с удовольствием наблюдая за тем, как он прикрывает глаза, утыкается в мое плечо, и судорожно дышит.
На каждую мою ласку, на каждую инициативу и прикосновение он реагирует так. Страстно, еле сдерживаясь, чтобы не пойти дальше на более высоких оборотах.
Он признавался как-то, что его разрывает в такие моменты. Одновременно хочется и наброситься на меня и грубо поиметь, но в то же время немного стать мазохистом, и продлить, это чувственное удовольствие, эту невообразимо сладкую пытку.
Сейчас он выбирает второй вариант, а еще старается быть со мной нежным.
Но я хочу показать ему, что я не хрустальная ваза. Пока что. Что я не собираюсь, пока это допустимо и комфортно, отказывать ему в той близости, к которой мы оба привыкли, и в которой так сильно и необратимо нуждаемся.
— Я очень хочу тебя, Гордей, — шепчу я, а он целует и стонет в мои губы.
Его ладонь ныряет мне под трусики, и осторожно, осторожнее, чем обычно, проводит по влажной и готовой к его ласкам промежности.
— Хочу тебя, в себя, — повторяю я, и охаю, закусывая губу, когда он проводит по складочкам и слегка проникает пальцами внутрь меня. Тут же поднимается выше к клитору.
Ласкает немного, а у меня уже практически не остается терпения.
Веду руками по его груди, очерчивая рельефные мышцы, пусть теперь он тоже поизнывает без прикосновений там, и Гордей быстро избавляет меня от трусиков.
Все, о чем я могу мечтать, это снова почувствовать его внутри себя. Член, и это слово я могу произносить уже почти не краснея. Его руки везде. Вес его тела на себе. Но главное, его внутри себя.
— Гордей, — шепчу я, и стону от удовольствия, когда он накрывает собой, и снова ласкает, а потом, наконец, входит.
— Нормально? — спрашивает приглушенно, замерев, войдя в меня до упора.
Он опирается на локти, заглядывает мне в лицо.
— Да, кайф. Я так хотела.
— Я хотел еще во время церемонии. Взять тебя прямо там, на горе.