Запретное целительство. Сеньорита Смерть
Шрифт:
Глава 38. Дуракаваляние?
Я же сбежать не успела. Рихтер загородил мне дверь.
– Рената, нам нужно поговорить.
– Завтра.
– Почему-то мне кажется, что завтра я тебя одну уже не застану.
– Кто тебе сказал, что я здесь? – с досадой спросила, усаживаясь в одно из кресел. Все же нужно было воспользоваться предложением дожа, и принести вино.
– Лау. Предложил поспешить, пока ты в хорошем настроении.
Все же Фоскарини меня подставил! Рихтер развернул соседнее кресло
– Корбин, ты... вы что-то от меня хотите?
– После того, что между нами было, глупо сохранять вежливую дистанцию.
– Между нами ничего не было!
– Не думал, что ты решишься заняться самообманом. Тебе пришлось познакомится с той моей частью, которую я едва ли хотел бы ком-нибудь показывать. А ты, кажется, узнала о себе больше, чем хотела. Таковы уж стихии – они выворачивают наизнанку, делают скрытое явным, и не позволяют лгать.
Я до боли сжала подлокотники кресла.
– Тогда я – на самом деле такая? Похотливая и жестокая?
Маг поморщился от грубости моих слов и покачал головой.
– Скорее – полная ярости, которой ты никогда не давала воли. Как и другим своим желаниям. Если игнорировать свои чувства, то они имеют весьма неприятную особенность – возвращаться в самый неподходящий момент, и в таком виде, что справиться с ними невозможно. По крайней мере в одиночку.
– Хочешь помочь? – не удержалась от вопроса.
Видимо, одна единственная ночь меня в самом деле изменила. Никогда не была столь язвительной и дерзкой. Но Рихтер неожиданно серьезно кивнул.
– Да. Потому что тоже через это проходил. И я не про срыв, а про ту боль, что тебя мучает, которую ты скрываешь за фальшивым смирением. Хотя больше всего на свете хочешь... вернуть её тому, кто сделал тебе больно.
– Ты ничего не знаешь!
– О том, кто тебя обидел – ничего, – неожиданно согласился маг. Он сжал мою ладонь в своих, и я, неожиданно для себя, не стала вырываться. Ровное сухое тепло его рук успокаивало. – Во время мнемоскопии я провалился в воспоминания гораздо глубже, чем мне хотелось. И вспомнил те ужасные времена, когда так же сгорал от такой же беспомощной злости. Мой отец избивал мою мать. Он поколачивал и меня с братом, но это я мог стерпеть, но вот то, что он обижал маму... самое ужасное, что она ничего не делала, и запрещала мне вмешиваться. Даже когда я обнаружил в себе магические способности, и мог защитить её, забрать из этого ада, она все еще была на его стороне. А затем мама умерла.
– Он... убил её?
– Может, и не напрямую, но это точно была его вина. Первым моим желанием было уничтожить его, развеять по ветру, сжечь заживо, превратить все внутренности в... – Рихтер оборвал себя, криво усмехнувшись. Было видно, как сложно Корбину говорить об этом. – Мне бы ничего за это не было. Может, посадили бы на годик под замок, для острастки, но не больше. И вот, уже всё для себя решив, я вернулся домой, и обнаружил эту свинью валяющейся под крыльцом, пьяную и едва ли что соображающую. И пока приводил его в сознание, передумал. Не стоило оно того.
– Хочешь сказать, что жизнь сама его наказала?
– О нет, я определенно не привык в мести полагаться на
– Ты все еще его ненавидишь?
– Не знаю, – признался маг. – Самое глупое, что даже когда он умер, без какого-либо моего участия, я все еще варился в свое жалости к себе, злости к отцу... и себе, наверное. Что так долго всё терпел и позволял матери терпеть. Что не смог ничего сделать. Понадобилось много лет, чтобы оставить прошлое в прошлом. Насколько это возможно.
– Прошлое должно оставаться в прошлом, – задумчиво повторила я.
– Я не говорю о всепрощении или смирении. Лишь о том, что тот, кто тебя обидел... не достоин влиять на твое будущее и отношения с другими людьми.
Мы действительно были похожи. Раненные, прячущие свою слабость. Только он смог вернуть свою целостность, а я – нет. Слезы текли по моим горячим щекам против воли. И я совсем не возражала, когда маг перетащил меня на свои колени и позволил спрятать лицо у себя на плече. Он не просил меня рассказать о своей беде, понимая, что я не готова, и просто давая выплакаться. Молча гладил по волосам и спине, мягко укачивая, как ребенка. Может быть, Корбин тоже нуждался в утешении, но вместо этого щедро делился со мной своим душевным теплом, ничего не прося взамен.
Предложенный мне платок оказался весь в бурых, плохо застиранных пятнах и подозрительно пах порохом. Вышитый вензель «К.Р» почти полностью выцвел.
– Это подарок моей подруги и хороший артефакт. Жалко выбрасывать, – смущенно пояснил Рихтер. – Не бойся, он чистый.
– Артефакт?
– Ага, косметический. Попробуй, не бойся.
Как целитель я и сама могла привести себя в порядок, но послушно вытерла глаза и нос. От платка пахло мятой и мёдом, и в носу тут же перестало хлюпать. И ощущения были очень освежающие, будто по разгоряченной коже провели кусочком льда.
– Спасибо. Постираю и отдам.
Нужно было слезть с колен повелителя стихий, но мне совсем этого не хотелось. Рихтер в чем-то прав. Глупо врать самой себе. Мои чувства к нему гораздо неоднозначнее, чем хотелось бы. Не только стыд заставлял меня избегать повелителя стихий. Все эти два дня я гнала мысли о том, что было бы, если мы всё-таки...
«А почему бы и нет?» – искушающе спросил меня внутренний голос. – «Скоро ты уедешь, и вы никогда больше не увидитесь. Возможно это твой последний шанс, Рената».
Шанс. Я говорила себе, что сейчас мне не нужны мужчины в моей жизни и постели. И может, это было действительно так. Но на самом деле я боялась отношений. А Корбин, мог меня излечить. Он не только не вызывал у меня отвращения, но и заставлял почувствовать себя снова живой, желанной и даже любимой. Пусть даже и любви между нами не было. Но ведь любовь не защищает от жестокости и злобы. Я сама в этом убедилась. Важнее, что Корбин, даже находясь под воздействием стихий, смог сдержаться, и не обидеть меня. В этом я могла ему доверять.