Запретное кино
Шрифт:
Они стояли перед светофором и, конечно, тронулись раньше, чем подъехала «Волга».
— Сможете догнать ту машину? — спросила Клавдия.
— О, детектив? — осклабился водитель.
— Вроде того.
— Как только, так сразу, — сказал водитель и поудобнее ухватился за баранку.
Но — легко сказать. В час пик в Москве уже не найдешь улиц без пробок. Догнать «Жигули» нечего было и думать. Только бы из виду не потерять.
— Дамы, а как расплачиваться будем? — вспомнил наконец водитель.
— Натурой, —
Водитель с опаской оглянулся на нее и пропустил момент, когда можно было обогнать впереди идущие машины и приблизиться к «Жигулям».
Если бы они поехали по Кутузовскому, догнать машину было бы проще простого. Но «Жигули» свернули к Филевскому парку. А здесь — столпотворение.
Потом на мосту они чуть не потеряли белую машину. И догнали ее только на Хорошевском шоссе.
«Жигули» ехали в сторону центра.
Что он надумал? — соображала Клавдия. Решил скрыться? Но почему так поздно? Чего так занервничала его жена? Терпеть не могу гонки И Федору все время говорю — куда летишь?
— Ну чего мы плетемся? — спросила она у водителя.
— У меня пропеллера нет, — резонно ответил тот. — А если я вмажусь в кого, вы и натурой не расплатитесь.
— Лучше бы я села за руль, — в сердцах сказала Ирина.
— Вот будет своя машина — сядешь, — снисходительно улыбнулся водитель. — А че, неверного мужа ловим?
— Нет, любовника. Вы на дорогу смотрите, — сказала Ирина.
И только когда «Жигули» свернули на Ленинградку и покатили к аэровокзалу, Клавдия стала догадываться, куда едет Коркин.
Поэтому она больше не погоняла водителя. И даже позволяла себе смотреть по сторонам, когда стояли в пробках.
Потом свернули с Ленинградки, и тут Ирина удивленно посмотрела на Клавдию.
— Нет, — сказала та, — он не прятаться собрался.
И здесь они потеряли «Жигули» из виду.
20.17–21.53
— Фонарь взяла? — спросила Клавдия.
— Да.
— Не свети сразу. Так и инфаркт можно схватить.
— Ладно, не девочка, — кивнула Ирина.
Как ни старалась Клавдия ступать осторожно, чтобы не напугать Коркина, следопыт из нее был никакой.
Она поднялась на крыльцо, открыла дверь и позвала:
— Владимир Николаевич!
В доме никто не ответил.
Клавдия шагнула вперед. Темнота и тишина.
— Владимир Николаевич, вы здесь? — снова спросила она.
И тут услышала, как скрипнула лестница на чердак.
— Владимир Николаевич, не бойтесь, — сказала она. — Его нет здесь.
Минуту еще была тишина, а потом испуганный голос спросил:
— Вы кто?
— Мы из прокуратуры, Владимир Николаевич. Меня зовут Клавдия Васильевна, я следователь по особо
— Есть! — выкрикнул старческий голос.
— Отдайте нам. Не надо ничего бояться.
Снова заскрипела лестница, а потом осторожно открылась дверь.
Даже в темноте было видно, как дрожит Коркин. Он что-то протягивал Клавдии, той показалось, что пистолет.
— Тихо, тихо, спокойно, — говорила она, подходя ближе. — Я сейчас у вас это заберу. Вы только не волнуйтесь.
Она подошла вплотную и взяла из рук Коркина… молоток.
— Это все? — спросила она удивленно.
Старик не в силах был отвечать. Он только кивнул.
Клавдия положила молоток на полку и обернулась к Ирине:
— Включи, пожалуйста, фонарь.
Ирина деликатно стала светить в угол.
— Владимир Николаевич… — начала было Клавдия, но старик вдруг резко оттолкнул ее и бросился к двери. Впрочем, убежать ему не удалось. На пути его встала Ирина.
Он не смог оттолкнуть и Ирину. Он уставился на нее исподлобья и проговорил сквозь зубы:
— Пустите меня. Я сказал — пустите! — Хотя Ирина и не думала ему возражать. — Вы пустите меня или нет?
— Владимир Николаевич, успокойтесь, — снова попросила Клавдия. — Давайте поговорим.
— Я не хочу с вами ни о чем говорить. И так и знайте, вы его не спрячете, я его все равно найду.
— Зачем, Владимир Николаевич?
— Мне надо. Понимаете, я должен его найти. Я еще время потрачу, но я найду его. И вы меня не остановите. Слышите, я все равно найду его и убью! — выкрикнул старик и взметнул сухонькие кулаки.
Клавдия положила руку ему на плечо и тихо сказала:
— Владимир Николаевич, Симкин умер. Его убили.
И как раз в эту секунду, то ли нарочно, то ли случайно, Ирина перевела луч света на лицо старика.
Клавдия еще долго будет помнить это лицо. Она так и не поймет, чего же в то мгновение было в нем больше — радости, что не ему, старику, пришлось приводить свой приговор подонку в исполнение, разочарования, что не он отомстил за замученных людей, пустоты от исполненного жестокого желания или веры в торжество справедливости, трагедии или счастья. Но именно в почти эпических категориях.
У Клавдии перехватило горло. Она увидела, что у Ирины тоже задрожали губы, вот-вот расплачется.
— Когда? — спросил старик. — Когда его покарали?
Да, он так и сказал — покарали. И Клавдию эти слова не резанули пафосностью. Старик имел на это право.
— Месяц назад.
— Как?
— Его избили палками, а потом повесили.
Клавдия специально выговорила это, думая доставить Коркину мстительное удовлетворение.
Но оказалась не права.
У старика изменилось лицо. Оно теперь стало жалким и растерянным.