Запретное кино

Зарубина Ирина

Интересно, что значит — цинично?

Нет, старик не иначе как умом тронулся. Предлагал молоденьким официанткам «устроить гамбургер». Оправдывался тем, что принял перед этим виагру.

Бывает же! — подумала Клавдия, откладывая дело. Седина в бороду, а бес в ребро.

Так, теперь посмотрим на Горбатова.

Ага, тут теплее. Тут намного интереснее. Тут как раз подпольный цех по производству видео- и аудиопродукции.

Тут просто горячо.

У Клавдии даже захватило дух, как удачно все складывается. Вот он, настоящий видеопират. Вот откуда ноги растут. Теперь только бы дождаться утра. А там она с этим Горбатовым,

как бишь его, Леонидом Марковичем, плотно побеседует. Им есть что сказать друг другу.

Клавдия честно просмотрела и остальные дела. Но там больше ничего любопытного не нашла.

И тут она сама себя остановила.

Погоди, милая. Что-то ты загнала лошадей. Что-то ты бежишь впереди паровоза.

Что мы имеем на сегодняшний день?

Мы имеем самоубийство Семашко при очень подозрительных обстоятельствах. Записку ему явно продиктовали.

Мы имеем гуляющую по Интернету видеосъемку заказного убийства, где стреляет вовсе не Семашко.

И еще мы имеем поганый, мерзкий, ублюдочный сайт с разными видами казней.

Почему ты связываешь этого пирата со всем вышеприведенным?

Клавдия покусала губы, потерла лоб, подвигала плечами — никаких мыслей.

Одно убеждение, неизвестно на чем основанное.

Но — убеждение.

И сколько раз, сколько раз она себя так проверяла и не находила ничего даже намекающего, но убеждение было. А тут — жирно подчеркнуто, так чего же думать?

Только одно непонятно — зачем это запретное кино пустили в Интернет?

Клавдия снова напрягла извилины, но никакого разумного объяснения не нашла. И это ее немного успокоило. Ее пугало как раз то, чему всегда было разумное объяснение. Так бывает везде, только не в России. В России, наоборот, очень хочет какой-нибудь министр спрятать свои темные делишки, уж столько сил на это кладет, а какой-нибудь дурной пацан случайно эти делишки находит и пускает по белу свету.

Очень может быть, что убийца и заказчик про съемку даже не знали. И скорее всего не знали…

Нет, стоп, как же не знали, они этот ролик должны были показывать Семашко.

Что за ерунда? Значит, знали.

Или…

Или Семашко сам это снимал! И сам запустил в Интернет, когда припекло. Надеялся, что кто-то увидит.

И ведь угадал.

А зачем снимал?

Боялся, что на него повесят всех собак. Ой-ой-ой… Если так, то что же получается — он специально водил ее за нос? Получается — специально. А для чего? А для того, чтобы потянуть время.

Да, времени он у Клавдии отнял достаточно.

А зачем ему было тянуть время?

— Ма, ты мне пароль не скажешь? — уже в пятый раз за сегодняшний день спросил Макс. Очень уж ему хотелось тоже посмотреть на убийства.

— Нет, — сказала Клавдия.

— Ага, а сама смотрела.

— Мне это нужно для дела. А тебе должно быть стыдно.

— Да. Вон у них в день до трехсот пользователей. А мне должно быть стыдно…

Клавдия вскочила.

— Ну-ка, пойдем! — схватила она сына за руку. — Иди сюда. Вот Ленка спит, — распахнула она дверь. Ленка даже не шелохнулась. — Вот отец, — открыла она собственную спальню. — Федор тихонько храпел. Клавдия закрыла дверь. — Вот я, — ткнула она себя в грудь пальцем. — И вот ты. Вас у меня всего трое. Не триста, соображаешь, даже не тридцать. Всего трое. Ты понял меня?! Ты мой сын, только мой. И я не хочу, чтобы грязь интересовала тебя.

— Ну ладно, чего ты… — испуганно пробормотал Макс. —

Я просто так… Мне стыдно.

— Не надо, сын, — уже мягче сказала Клавдия. — Это, правда, мерзко. Я не хочу, чтобы ты это видел. Я хочу, чтобы ты все-таки уважал человечество.

— А ты?

— Я уже закоренелый оптимист, меня трудно изменить. А ты гибкий пока. Сломаешься.

15.37–17.48

— Еще не приводили? — Клавдия влетела в кабинет, словно фурия. Только веселая фурия.

— Кого? — растерянно ответила Ирина.

— Горбатова. Должны были к половине четвертого.

— Нет, пока не приводили.

— Ну что, Ириша, можешь меня поздравить! — Клавдия сняла пальто, в котором днем уже было жарковато (правду сказали в газетах — скоро весна). Уселась за свой стол и игриво подперла кулачками щеки.

— С чем?

— Все оказалось так легко и просто, что даже не верится, — мечтательно проговорила Клавдия. — Ты извини, что я тебя с собой не взяла. Я прямо с утра в архив ФСБ поехала. Если бы с тобой, это мы бы на согласования всякие неделю бы потратили, а у меня там знакомство. Я тебе потом передам.

— И что? — Ирина пропустила мимо ушей извинения — ее волновала суть дела.

— Нашла. Нашла я нашего Сафонова. Думала провожусь месяц, а нашла за час. И знаешь почему?

— Да хвастайтесь уж, хвастайтесь.

— Имею право, — кивнула Клавдия. — Потому я его так быстро нашла, что до меня буквально месяц назад его разыскивали в архивах другие люди.

— Да вы что?! — ахнула Ирина.

— Вот они провозились долго. А мне все — на блюдечке. Значит, так, фамилия Сафонова с рождения была Симкин. Родился и всю жизнь до войны прожил в городе Пскове. Работал знаешь кем? Санитарным врачом. А потом, когда началась война, скрылся. И объявился уже в городе Могилеве. Понимаешь, что важно, не в плен попал, не в концлагерь, а сам, добровольно пошел к немцам.

— А почему это важно?

— Потому что в лагере людей ох как ломали. Россия же не подписала Женевскую конвенцию. У нас пленных не было, понимаешь? Никакой Красный Крест, никто не мог им помогать. Мы отказались от своих граждан. И с ними делали что хотели. Их даже не убивали. Пули не тратили. Их просто не кормили. Это ужасно. И люди там ломались, только бы вырваться. Этих еще можно понять. Да и нужно простить. А Симкин сам пошел.

— Может, по идейным соображениям?

— Если бы… До войны был комсомольским активистом. Одно время даже выступал общественным обвинителем на судах. Так сказать, с корнем вырывал из советской земли вредителей. Видела я там статью в газете. «Передовой врач» называется. И фотография молодого Сафо… Симкина. И еще одну интересную бумажечку нашла — письмецо товарища передового врача в органы. С просьбой разрешить ему присутствовать на казнях врагов народа.

— Сволочь, — сказала Ирина.

— М-да… Но это, так сказать, голубое детство и юность «героя». А вот к фашистам он устроился следователем. Такой, понимаешь ли, наш с тобой коллега. А в конце сорок третьего года и от фашистов сбежал. Ну, дальнейшая его судьба нам с тобой известна.

— Следователем? — разочарованно произнесла Ирина.

— Это только так называется. Следователи там были немецкие. Он тоже, собственно, брал у людей показания, но… Не дай бог. Это гнида еще та была. Слов для него нет, даже мата жаль.