Запретное кино
Шрифт:
— Основаны мои предположения на том, — тут же переменила тон Дежкина, — что не все ладно у Сафонова с его ранениями. Помнишь, там написано, что у него было ранение в грудь, он долго лечился, а потом получил контузию.
— Ну.
— С ранением он пролежал в госпитале два месяца, а с контузией полторы недели.
— И что?
— А после войны он лечится от чего?..
— От контузии, — растерянно проговорила Ирина.
— Это не странно?
— Почему? Так часто бывает. Мелкая болячка, а потом как всплывет…
— Бывает.
— Да почему?! Ну вылечился человек. На совесть лечили, вот и вылечился. Ведь за два месяца могли основательно на ноги поставить?
— Могли.
— Так почему?
— Да потому, что не было у него никакого ранения в грудь, — сказала Клавдия. — Я заключения медэкспертизы читала. Никаких шрамов.
— И вы до сих пор… — обалдело пробормотала Ирина.
— Пошли, наша, — встала Клавдия.
Ирина послушно поплелась за Дежкиной.
— Но как же это, Клавдия Васильевна? Он что, кто-то другой?
— Боюсь, что совсем другой.
— И никто ничего не знал?
— А вот это, похоже, не совсем так. Впрочем, я расфантазировалась. Может, я и не права.
— Как не права? В чем?
— Не важно. Ты другое заметила? Он воевал до сорок третьего в одной части, а после госпиталя — в другой.
— Я…
— А это тоже очень странно. Люди обычно в свои части после госпиталя возвращались. Это и понятно. А Сафонов почему-то в другую часть.
— Так он же не Сафонов.
— Это уже мы предположили, — кивнула Клавдия. — Мы дальше с тобой соображаем. Мы соображаем что?
— Что? — завороженно спросила Ирина.
— Мы соображаем, что если подмена и произошла, то или в госпитале, или сразу после госпиталя. Скорее всего, после госпиталя. Надо запросить архивы военных госпиталей.
— Погодите, я уже все поняла, но какое это может иметь отношение к убийству?
Они как раз вошли в прокуратуру и поднялись в свой кабинет.
— Давай чайку, — предложила Клавдия. — И сахара побольше, чтоб мозги работали.
Ирина бросилась суетиться насчет чая, а Клавдия снова позвонила домой.
— Федюша, это я, я уже выезжаю.
— А я уже сплю, — грубо ответил муж.
Клавдия улыбнулась и положила трубку. Ничего, сегодня она реабилитируется. Федор, конечно, еще не спит. Ждет ее с двумя равно значимыми целями — поругаться или… совсем наоборот. Словом, что получится. Клавдия постарается, чтобы… совсем наоборот.
— Меня само его убийство и натолкнуло на эту фантазию, — сказала Клавдия, когда чай был готов. — Понимаешь, это, собственно, было не убийство, а какая-то казнь. Тут ниточки тонкие, еле ощутимые, но… предположим, вернее, снова пофантазируем. А ты меня поправишь, если я не права кардинально и окончательно.
— Хорошо, — с готовностью ответила Ирина.
— Если мы согласились с тем, что человек во время войны вдруг решает поменять вообще всю свою биографию, что, впрочем, еще нужно доказать, то мы спросим себя — почему?
— Вы хотите сказать?..
— А интересно, — отхлебнула чаю Клавдия, — что я хочу сказать?
— Что он был предателем? Что он был каким-нибудь полицаем? Ну да, вы же про казнь упомянули.
— Вот именно. Это очень по-немецки было — сначала палками, а потом повесить. Так вот я и говорю, что, видно, он так и не спрятался, что нашли его и — казнили.
— С ума сойти, — выдохнула Ирина. — Просто сойти с ума. И что же теперь делать?
— Теперь пустяки остались — начать и кончить. Завтра же будем снова шерстить архивы. А сейчас не в службу, а в дружбу, может, там дела на сокамерников Семашко пришли, надо поглядеть.
ПЯТНИЦА
2.11–3.04
Федор сбегал в ванную и, вернувшись, сладко уснул у Клавдии на плече.
Клавдия подождала, пока он по-детски засопит, осторожно высвободилась и встала.
Накинула халат, вышла в коридор, достала из сумки дела и уселась на кухне.
Заглянул Макс. Он был счастлив — мать не заняла сегодня его компьютер.
— Ты чего не спишь? — спросил он без особого интереса.
— Да так, книжку дали почитать на один вечер, — соврала Клавдия, а когда Макс вышел, сама расхохоталась. Ну как в плохой советской пьесе — даже в постели о делах. Правда, у Клавдии было оправдание — в постели она о делах не говорила.
Итак, кто тут у нас?
Клавдия быстро перелистала бумаги и нашла Чалидзе.
Господи, Георгий Чалидзе! Гоги Ювелир! Когда же это было?! Еще при коммунистах. Чалидзе тогда торговал золотом и валютой. Ну, правильно, началась волна эмиграции в Израиль, отъезжающие семьи продавали все, Гоги на этом здорово нажился.
Что же теперь совершил лог старый спекулянт? (Теперь уже и слова такого не помнят — спекулянт.)
Ага, злостное хулиганство. Что?! В пьяном виде разбил три зеркальные витрины ресторана «Макдоналдс» и цинично приставал к посетителям. Ничего себе! А на психиатрическую экспертизу старика водили? Было дело. Нормальный.
Клавдия снова хохотнула, представив себе этого седого, представительного, обаятельного мужчину в костюмах от лучших московских портных, разбивающего витрины американской забегаловки и цинично пристающего к посетителям.