Запретные наслаждения
Шрифт:
— Они напомнили мне о вас, — сказал он.
Он намекал на страстную натуру, сокрытую за маской невинности. Как всегда, одежда Фергюсона была безупречна: мягкие брюки для верховой езды, короткая куртка и начищенные до блеска сапоги. Шляпу он держал в руке. Согласно этикету, это означало, что он готов уйти по первому ее требованию. Рыжие волосы были в небольшом беспорядке, как будто он недавно поднялся с постели. Мадлен захотелось пригладить эти непослушные вихры. Она едва сдержала себя. Фергюсон улыбнулся, и она испугалась, что он заметил ее невольное
— Поставь в воду.
Нахмурившись, Жозефина посмотрела на герцога, потом снова на Мадлен.
— Я не должна оставлять вас вдвоем.
Мадлен стиснула зубы.
— Позаботься о букете. За две минуты со мной ничего не случится. Не так ли, ваша светлость?
Фергюсон со всей серьезностью кивнул. Мадлен подумала, что няня будет упрямиться, но та ушла, недовольно бормоча что-то о неприличном поведении госпожи. Едва она вышла, Мадлен перестала заботиться о приличиях:
— Ты приехал в коляске или в закрытом экипаже?
— Разумеется, в коляске. Я думал, ты будешь без компаньонки. В этом случае кататься в закрытом экипаже было бы слишком вызывающе даже для меня.
— Тогда мы можем идти.
Фергюсон усмехнулся.
— Ты, наверное, имела в виду, можем сбежать от няни?
К счастью, Чилтон не знал, что Мадлен запрещено выходить из дома без сопровождения. Стонтоны хотели сохранить видимость нормальной жизни, поэтому не могли поставить дворецкого в известность о случившемся. Возможно, Чилтон и удивился, увидев, что Мадлен едет на прогулку с герцогом, но только потому, что прежде мужчины никогда ее не приглашали прогуляться. Мадлен подумала, что напрасно сравнивала свою жизнь с тюрьмой, если ей удалось так легко сбежать.
Фергюсон помог ей подняться в изящную двухместную коляску, запряженную парой гнедых. Защитив пледом от уличной грязи ее юбки, он сел слева от нее, принял вожжи у лакея и пустил лошадь неторопливым шагом, направляя ее в сторону Пикадилли, которая выходила к воротам Гайд-парка.
Когда они повернули за угол, Фергюсон сказал:
— Признаться, я не ожидал, что ты так легко согласишься. Я приготовился к долгой осаде.
Мадлен не видела его глаз, но, несмотря на беззаботность тона, эти слова показались ей дерзкими.
— Я вовсе не хочу разрывать с вами отношения, Фергюсон.
Он украдкой посмотреть на нее.
— Неужели ты признаешь, что между нами есть что-то такое, что тебе не хотелось бы потерять?
Мадлен колебалась. Потребовалось десять лет, чтобы она наконец осознала насколько сильна ее страсть к сцене. По сравнению с этим ее знакомство с Фергюсоном представлялось чем-то мимолетным. Она еще не ощущала, что ей есть что терять. Ей нужно было время, чтобы осознать все опасности, подстерегающие ее в этих отношениях, и понять, чего же хочет ее сердце. Она не могла ответить, потому что не знала ответа. В голове царил хаос из не вполне сформировавшихся мыслей и желаний. Она не могла сказать Фергюсону, что хочет стать герцогиней,
— Должны ли мы обсуждать это сейчас? Если ты не передумал, то у нас есть время до конца месяца. Кроме того, твои сестры еще не нашли себе женихов.
— Вот чего я не понимаю, Мад, так это почему ты с самого начала не отказала мне? Ведь обо мне всякое рассказывают. Например, будто по ночам я превращаюсь в огра.
— Я бы никогда не поверила этим слухам, — усмехнулась она. — Тем более что по ночам ты превращаешься в высокомерного болвана.
Он грустно улыбнулся.
— Мад, ты первая, кто не поверил слухам. Разве я могу отпустить женщину, для которой моя репутация мало что значит?
Она отвернулась, не желая, чтобы он видел ее лицо.
— Ты найдешь другую. Ты в Лондоне всего месяц. В следующем сезоне ты увидишь, что в Лондоне множество женщин, которые гораздо лучше подходят на роль герцогини.
— Поверь мне, из сезона в сезон выбор не меняется. Все женщины либо красивые пустышки, с которыми и словом нельзя обмолвиться, либо гарпии, которые хотят манипулировать мною, либо бледная моль, от которой я устаю через неделю. Я встречался с сотнями женщин в Лондоне, и ты единственная, кто не попадает ни в одну из этих категорий.
— Эмили — неглупая и красивая, — сказала Мадлен, потому что больше сказать было нечего.
— Подозреваю, что она одна из гарпий.
Мадлен улыбнулась.
— Тем не менее в твоих интересах жениться на богатой наследнице из знатного, благородного рода.
— Мад, не говори глупостей! — возмутился он. — Денег у меня больше, чем ты можешь потратить. А твоя мать и тетя из рода Вильгельма Завоевателя! И я не возражаю против французского маркиза, даже если он мертв и не может дать тебе приданого.
— Не стоит слишком доверять родословным. У твоей семьи идеальное происхождение, но твой отец был диктатором, а братья — сумасшедшими.
Она тут же пожалела о своих словах, но было поздно.
— Так вот почему ты мне отказала! Потому что брат застрелил отца, а потом убил себя?
Мадлен ахнула.
— Эти слухи… Неужели это правда? Мне очень жаль, Фергюсон. Я не знала…
— Не надо извиняться. Меня не оскорбляет правда. Но ты поэтому не хочешь выходить за меня?
— Нет, — ответила она. — Я не выйду за тебя, потому что не хочу становиться герцогиней.
Он рассмеялся. Немного неестественно, но его возмущение улеглось.
— Какая женщина не мечтает стать герцогиней?
Они свернули к Гайд-парку. Пока здесь было пустынно: экипажи и кареты появятся много позже, — но это и к лучшему.
Мадлен не хотела быть объектом чрезмерного внимания. С одной стороны, прогуляться в образе великосветской дамы гораздо лучше, чем сидеть дома, но с другой — Фергюсон становился все настойчивее, поэтому она начала жалеть, что все же не осталась в своей комнате.