Запретный мужчина
Шрифт:
Что касается Карлотты Пфейфер, которая была его любовницей на протяжении вот уже многих лет, то очаровал его вовсе не слабенький голосок опереточной певички, а очаровали локотки с ямочками и детская улыбка, с какой Карлотта потчивала его сладостями за ужином после спектакля. От юной женщины веяло такой безмятежностью и уютом, что он, едва увидев ее, мгновенно решил: эта крошка будет принадлежать ему. И, действительно, спустя месяц она перешла к Альваресу на содержание, оставив театральное поприще. Но для этого ему понадобилась немалая сумма, и впервые за свою жизнь он рискнул принять весьма крупную взятку, добившись государственного кредита для не слишком надежного предприятия. Ненадежность предприятия выяснилась, последовал крупный скандал, но никому и в голову не пришло обвинить Альвареса в коррупции, так как он был человеком безупречной репутации. Скорее, это сочли утратой деловой интуиции, что, по-существу,
Жизнь эта длилась вот уже добрый десяток лет. Связь его была почти что узаконена, равно как и его способ добывать на нее деньги. Рассчитывать на большой успех в политике ему не приходилось, но он на него и не рассчитывал. Однако в последнее время Карлотта стала заботиться о своем будущем с еще большим тщанием, и Алонсо приходилось все увеличивать и увеличивать таксу взяток.
При этом он всегда прекрасно знал истинную цену к своей жене, и своей любовнице. Одна стоила очень дорого, но другую невозможно было купить ни за какие деньги. И будучи сам человеком корыстолюбивым, Алонсо превыше всего ставил бескорыстие. Живя с Карлоттой, платя ей, пользуясь уютом и удовольствиями, он презирал и ее, и себя. Не выстоял, поддался порочной слабости своей натуры, пренебрег благородным честолюбием. Укоряя себя за это, он в какой-то момент стал смотреть на сына как на своеобразную компенсацию своих слабостей. Никогда не сожалел, что в жилах сына не течет его кровь, свою кровь он не слишком высоко ценил, зато высоко ценил душевный склад и воспитание Амаранты. Он доверил ей сына и терпеливо ждал результатов, не сомневаясь, что однажды получит из ее рук безукоризненного молодого человека, и исподволь готовил для него место и состояние.
Никогда, никогда не пришло бы ему в голову променять благородную нетерпимость Амаранты на мещанские добродетели Карлотты. Алонсо было жаль, что жена так низко поставила его, отказав в понимании истинных ценностей, но виноват в этом был он сам. Хотя ему казалось, что Амаранта прекрасно понимает его, и понимает, почему он наблюдает за воспитанием Хулио издали. Он ждал своего часа, ждал, пока сын подрастет и вступит на благородное поприще карьеры, где он, отец, станет для него опытным и искусным проводником. Он копил для сына свой опыт. И если брал, как кому-то казалось, сверх меры, то только потому, что хотел избавить Хулио от необходимости тоже брать. Его сын должен был иметь возможность позволить себе любую прихоть, не роняя при этом достоинства…
Подперев голову руками, Алонсо сидел в своем кабинете и сожалел, что не сказал Амаранте, какое место занимает в его жизни их Хулито. Сколько ночей он провел, мечтая о будущем сына! То он видел Хулио блестящим адвокатом, выигрывающим самые трудные процессы, и в конечном счете министром юстиции, то многоопытным хитроумным нотариусом, владеющим тайнами наследств и состояний, негласно управляющим браками и судьбами наследников и наследниц. Видел он сына и банкиром, одним из некоронованных королей страны, вершителем судеб. Примеривался он и к военной карьере для своего мальчика… Но кем бы он ни представлял его себе — адвокатом, нотариусом, генералом, — в первую очередь сын был благородным, полным достоинства человеком. В воображении Алонсо сын обладал тем, что его отец невозвратимо утратил и чего не мог себе простить. Вот об этом и собирался поговорить Алонсо сегодня вечером с Амарантой.
Бедная Амаранта! Как могла она заподозрить его в желании жениться на Карлотте?! Впрочем, она же не видела свою соперницу, потому вообразила себе невесть что. Он совершил непростительную ошибку, он должен был показать Амаранте
Кстати, напрасно он так резко отозвался о Монкадо в разговоре с Амарантой. Резкость его была вызвана только тем, что он ни за что и ни с кем не хотел делиться сыном. Но в порядочности этого человека у Алонсо не было никаких сомнений. Уж в чем-в чем, а в людях он разбирался. С этими людьми можно было договориться. Даже с наименее приятной ему Флорой. По сути, они не представляли для них никакой опасности. Так что он собирался успокоить Амаранту на этот счет. Он же знал, прекрасно знал, что Амаранта мгновенно теряла голову, стоило только завести речь о сыне. Но по рассеянности, по легкомыслию не придал всему этому должного значения. А она взяла да и придала, и вдобавок еще сделала далекоидущие выводы, глупышка!
Расставив мысленно все по своим местам, Алонсо успокоился.
К вечеру он, по обыкновению, заехал к Карлотте, поужинал и сыграл с ней партию в канасту. Партия затянулась, и вернулся он домой довольно поздно. У Амаранты свет уже не горел, и он прошел сразу к себе, не желая ее тревожить.
Утром осведомился о сеньоре у сухопарой Миранды.
— Сеньора Амаранта и Хулио уехали на несколько дней и не сказали, куда, — неожиданно ответила Миранда, недоброжелательно глядя на своего хозяина.
— Вот как? — удивился Алонсо. — И сеньора не передала записки или чего-нибудь на словах?
— Ничего, — поджав губы, ответила Миранда.
— Хорошо, иди.
Отъезд жены был полной неожиданностью для Алонсо, но он решил не пускаться сразу же на поиски. Очевидно, она очень нуждалась в отдыхе, чтобы успокоиться и прийти в себя, раз сломала размеренный распорядок своей жизни и даже забрала с собой Хулио. Обычно она такого себе не позволяла. Но сама эта неожиданность в поведении Амаранты не встревожила его, а успокоила. Жена находилась в крайности и приняла крайние меры. Он всегда знал, что Амаранта — сильная женщина и что он может на нее положиться.
Глава 10
Когда сеньор Алонсо думал о «крайности и крайних мерах», он и не подозревал, насколько оказался близок к истине. Несчастная Амаранта и впрямь была на пределе. Накануне она провела ужасную бессонную ночь. После изнуряющей пустоты и тошнотворной слабости, мысли закружились у нее в голове вихрем. Даже не мысли — образы, ощущения. Пространство будто сгустилось вокруг Амаранты, и со всех сторон потянулась к ней враждебная темнота, грозя отнять у нее ребенка. Амаранта не называла имен, перед ней не возникало лиц, все сосредоточилось на ощущении враждебной силы, которая разлучала ее с тем, что было дороже всего на свете. И нигде не было для нее спасения. «Спасение… Спасение!» Наконец-таки во враждебном мире появилось слово, за которое она уцепилась. Ей нужно было искать спасения. Спасения ищут в бегстве, подсказал ей готовую формулу мозг, и Амаранта за нее ухватилась. Теперь она повторяла про себя на разные лады:
— Спасение… спасение в бегстве… бежать… искать спасения…
Да, она знала, что не отдаст своего ребенка злобным силам, которые посягали на него.
Теперь она уже расхаживала по комнате, повторяя про себя словно магическое заклинание: «Бежать, нам нужно бежать!»
Но все же мысль о бегстве чем-то не устраивала Амаранту: не было той гарантии, той надежности, которая была у нее связана со спасением. Потом бежать нужно куда-то, а Амаранта не знала, куда. Не видела перед собой того крова, который укрыл бы их и избавил от опасности.
Но все-таки она начала собираться, заметив, как небо на востоке порозовело. Сборы, собственно, заключались в том, что она взяла в руки свою сумочку и теперь оглядывалась вокруг, ища что-то очень важное, что должна была положить в нее, без чего не могла бежать, не могла спастись бегством. Взгляд ее скользил по светлым панелям шкафов, светлой столешнице, по стене, дивану, зеркалу… И память казалась ей белым полотном без единой цветной нитки… Но вдруг — остановка. Амаранта вспомнила, поняла, чего бессознательно искала. И найдя, успокоилась. Обретенный покой был тяжелым, весомым. Она подошла к стене, провела рукой, и там открылось что-то вроде маленького тайника. В тайнике стоял ларчик — резной, деревянный ларчик. Она бережно взяла его в руки и поднесла к окну, которое стало уже совсем светлым. Открыла ларчик и полюбовалась на кольцо — единственное родовое достояние семейства ди Вальехо. Его-то она и должна была взять с собой. В нем-то и было ее спасение.