Запретный мужчина
Шрифт:
— А ты деловой человек, Тоньеко! — не торопилась с расспросами Ласара.
— Неужели ты еще не поняла этого, подруга моя бесценная? — изумился Тоньеко. — Да, ты видишь перед собой настоящего делового человека… Итак, тебе известно, о чем сейчас гудит Пуэрто-Эсперанса?
— Откуда мне знать об этом, Тоньеко, — лениво отозвалась Ласара, — у меня после вчерашней дармовой выпивки у Кассандры раскалывается голова…
— Так вот, я сообщу тебе, о чем гудит Пуэрто-Эсперанса… — подняв палец, словно призывая публику в лице жены к тишине, сказал Тоньеко. —
Удивление Ласары было неподдельным.
— Неужели?..
— Этот мерзавец сгорел, сгорел дотла в приграничном мотеле… Он со своим выводком вознамерился удрать из страны… На ночь они остановились в мотеле перед тем, как пересечь границу, и там случился пожар. Ирена с детьми и с этой чертовкой Милагритос спаслись, а он сгорел. Об этом написано в газетах.
— Значит, это правда? — спросила Ласара.
— Истинная, самая наивероятнейшая правда. Весь поселок только об этом и говорит. Но слушай дальше… Твой умный муж не уподобился тем, кто стоял и судачил о гибели Хермана на всех перекрестках. Что-то точно силой повлекло меня в церковь…
— В церковь? — фыркнула Ласара. — Никак, ты хотел помолиться за упокой черной души Хермана?
— Ты почти угадала, дорогая моя Ласара, — продолжал Тоньеко, — только помолиться пришел не я, а Пелука. Итак, вхожу я в Божью обитель и вижу: у распятия во всю молится, стоя на коленях, отец Иглесиас, а рядом, распростертая на полу, лежит Пелука, и время от времени, как ненормальная, колотится головою об пол…
— И что тебе до Пелуки, Тоньеко? Может, ты лег рядом с ней, чтобы побиться головой об пол? Твоей башке это бы пошло на пользу, — ехидно заметила Ласара.
— А то, что рядом с Пелукой валялась, как никому не нужная сиротка, эта хорошенькая, маленькая ее сумочка с денежкой, — торжествующе заключил Тоньеко. — Ну, как тебе мое повествование?
— Мне особенно понравился финал, — смахивая деньги со стола и ища взглядом, куда бы их спрятать, оживилась Ласара.
— Дорогая, это еще не финал, — Тоньеко, приложив руку ко лбу, изобразил задумчивость. Легкое облачко точно набежало на его лицо. — В финале мы должны еще больше разбогатеть!
— Понятно, — сказала Ласара, — ты хочешь похитить обгоревшие кости Хермана Гальярдо и продать их как святые реликвии Ирене или Пелуке… Я правильно мыслю?
— Не совсем, — серьезно ответил Тоньеко. — Кости его нам ни к чему… А вот дочурка Хермана и тебе, и мне весьма пригодилась бы… Доченька Ирены… Их всех наверняка вскоре притащит к себе сеньора Эстела. Они ведь остались нищими, голыми, разве благородная сеньора Эстела оставит Ирену, Мартику и эту неблагодарную тварь Милагритос в беде? Как мыслишь, Ласара?
— Не оставит, — подтвердила Ласара.
Тоньеко прошелся по комнате с видом прокурора, произносящего речь в суде, и снова остановился перед женой.
— А известно ли тебе, что сеньора Эстела обожает Мартику не меньше, чем Ирена?
— Мне известно это, Тоньеко…
— А известно ли тебе, что эта сеньора богата,
— Я догадываюсь об этом, Тоньеко, — кивнула Ласара.
— Значит, остается продумать детали похищения Мартики! — с победоносным видом заключил свою речь Тоньеко.
Дверь Гонсало Каррьего открыла заплаканная Онейда.
— Ах, сеньор, — утирая слезы, сказала она, — вы уже, конечно, обо всем знаете…
Гонсало в ответ скорбно наклонил голову.
— Знаю, Онейда, я обо всем случившемся прочел сегодня в газете и решил сразу прийти сюда… Вероятно, скоро прилетит сын Хермана Гальярдо, Карлос.
— Ничего не могу сказать по этому поводу, сеньор Гонсало. Я уже пыталась дозвониться молодому сеньору, но трубку никто не взял. Скорее всего, они с Амалией путешествуют по Испании.
— Да, но он же читает газеты! — проговорил Каррьего.
— Вряд ли в испанских газетах напечатали о гибели сеньора Хермана, — покачала головой Онейда. — Не приложу ума, каким образом разыскать сеньора Карлоса?..
— Сам отыщется, — прозвучал с лестницы резкий голос Аны Росы. — Онейда, вы приготовили комнаты для Ирены и детей? Здравствуй, Гонсало!
— И для Милагритос тоже, сеньорита, — ответила Онейда.
— Ах да, я позабыла про эту уродину… Хорошо, придется наверное, нанять еще одну кухарку. Теперь тут будет столько народу! — Ана Роса скривилась. — Пойдем-ка ко мне, Гонсало.
Они поднялись в комнату Аны Росы.
— Зачем ты пришел? — с порога накинулась на него Ана Роса. — Выразить мне соболезнование в связи с гибелью любовника моей матери?
Гонсало поразило ожесточение, прозвучавшее в голосе Аны Росы.
— Зачем ты так? — молвил он. — Ты сама говорила, что Херман Гальярдо не был любовником твоей матери.
— Ну хорошо, — перебила его Ана Роса, — скажем, возлюбленным… Так ты пришел выразить мне сочувствие? Ждешь, что я начну рыдать в твоих объятиях? Я не из слабонервных.
— Это мне хорошо известно, дорогая, — мягко произнес Гонсало.
— Итак, меня не повергло в транс известие о гибели Хермана, — продолжала Ана Роса. — Меня больше мучает мысль, что теперь мама притащит себе и мне на голову весь этот выводок и станет содержать его на свой собственный счет. Добро бы к нам пришла одна Мартика, а то явится целая толпа! И Карлос вот-вот нагрянет! И эта пресная Ирена начнет разыгрывать из себя безутешную вдову!
— Сеньора Ирена ничего не станет разыгрывать, — возразил Гонсало. — Не знаю, хватит ли у нее сил пережить смерть мужа!
— Скажите, какая любовь! Скажите, какие Ромео и Джульетта! Хорошо бы ей и поступить подобно Джульетте, увидевшей мертвым своего Ромео! Но нет, для этого она слишком любит себя…
— Ана Роса, зачем ты притворяешься жестокосердной, — взволнованно сказал Гонсало, — ты же не такая, нет, не такая…
— Я, в отличие от Ирены, никогда не притворяюсь, — оборвала его Ана Роса. — Я говорю то, что думаю. А думаю я прежде всего о том, что мне теперь житья не будет в этом доме!