Запретный рай
Шрифт:
Помня о высоком происхождении Моаны (пусть другим европейцам это казалось сущей ерундой), Тайль взял для нее трех служанок и позволял ей делать все, что заблагорассудится. Он отдавал должное ее красоте, ее неотразимости, ее страсти, ее горделивой покорности. Но вот что творилось у нее в душе, оставалось для него загадкой.
Глава двенадцатая
Был конец осени, когда над Парижем уже не кружили яркие листья, когда город хлестали порывы холодного ветра, а крыши домов, в которых отражалось
Рене таскался по урокам, как делал это в дни молодости, а Эмили с трудом спускалась по лестнице, чтобы дойти до ближайшей лавки или до зеленщицы, что торговала на углу.
В последние дни ею владела щемящая смесь тоски, досады и… предчувствия нового счастья.
Щадя отца, Эмили не вспоминала о Полинезии, по крайней мере, вслух. Она старалась убедить себя в том, что утраченного не вернешь и что надо думать о будущем.
Роды начались раньше, чем она предполагала. Рене был на уроке, а Эмили возвращалась из пекарни. Она уронила хлеб и, цепляясь руками за шаткие перила, кое-как поднялась наверх. По пути ей удалось заглянуть в каморку женщины, живущей ниже, и уговорить ее сходить за доктором Ромильи.
Едва стянув с себя верхнюю одежду, Эмили упала на кровать. От боли она непрерывно крутила головой и то зажмуривала, то открывала глаза. Она чувствовала, что изнемогает, ей чудилось, будто сама смерть вцепилась в нее своими костлявыми руками.
Эмили вспомнила слова отца Гюильмара: «Когда полинезийке приходит время рожать, она прячется в ближайших кустах и через несколько минут выходит оттуда с ребенком. А что будете делать вы?!»
Она в самом деле не знала, что ей делать, и была уверена в том, что ни за что не справится сама, без посторонней помощи. В конце концов, Эмили принялась кричать, но не затем, чтобы позвать на помощь, а потому, что больше не могла выносить этих нечеловеческих мук.
Послышались шаги, и на пороге появилась та самая женщина, соседка.
— Я сходила к доктору, сударыня, но его не оказалось дома. Служанка сказала, что когда он появится, она тут же пошлет его к вам.
— Пожалуйста, не уходите, — попросила Эмили и добавила: — Мне очень плохо.
Соседка с любопытством разглядывала чердак.
— Мне говорили, что здесь живет благородный, но обедневший господин с дочерью. Теперь я вижу, что это так: у вас столько книг!
В былые времена Эмили улыбнулась бы, услышав, что книги являются признаком благородства их владельца, но сейчас застонала от новой волны схваток.
Женщина подошла ближе.
— У вас такой огромный живот! Разве так должно быть?!
— Я не знаю, со мной такое впервые.
— А где ваш муж?
«У меня нет мужа», — хотела ответить Эмили, но вместо этого промолвила:
— Он далеко.
Соседка принялась расплетать ей волосы и развязывать тесемки на платье. Измученная болью, Эмили не мешала ей совершать эти бесполезные действия.
— Жительницы нашего квартала не зовут докторов, они обращаются к повитухам. Сейчас я попробую кого-нибудь
— Не уходите! — повторила Эмили и попыталась протянуть руку, но та бессильно упала на кровать.
В какой-то миг она подумала, что умирает. Пронзившая ее, словно насквозь, боль внезапно отпустила, и одновременно Эмили почувствовала, как что-то навсегда покинуло ее плоть, отделилось, зажило собственной жизнью.
Соседка подхватила ребенка.
— Он живой! Дышит! Надо перевязать пуповину. Надеюсь, я смогу это сделать.
— Мальчик? — еле слышно прошептала Эмили.
— Да.
— Какой он?
— Необычный. Хорошенький. И, как мне кажется, очень сильный.
— Да, так и должно быть.
Едва Эмили собралась перевести дух и привести в порядок мысли, как ее внутренности вновь скрутило от боли. Ей казалось, будто их пилят тупой пилой. Она хотела закричать, но из горла вырвался только хрип, а потом молодая женщина потеряла сознание.
Открылась дверь, и на пороге появился доктор Ромильи. Сразу поняв, что что-то не так, он бросился к Эмили.
— Что с ней? — с любопытством и страхом спросила соседка.
— Она рожает.
— Но ведь она только что родила! Вот ребенок. Это я ей помогла.
— Значит, снова поможете. Будете делать то, что я вам скажу.
— А как же мальчик?
— С ним все в порядке?
— Кажется, да.
— Положите его на постель. О нем мы позаботимся потом.
Спустя час Рене Марен с трудом поднимался по скрипучей лестнице, волоча с собой книги. Ступив на площадку, откуда дверь вела на чердак, он столкнулся с доктором Ромильи.
— Поздравляю, мой друг, — сказал тот, — вы стали дедом.
От неожиданности Рене выронил книги, и они загрохотали по ступенькам.
— Благодарю вас! Внук или внучка?
Ромильи сделал паузу.
— Двойня. Мальчик и девочка. Я подоспел к рождению второго ребенка, а первого приняла ваша соседка.
— В Полинезии жену вождя, подарившего своему супругу двойню, почитают, как богиню Хину, мать всего сущего, стоящую над небом и землей, — пробормотал Рене.
Доктор округлил глаза.
— Что вы сказали?
— Так, ничего.
Одинокая свеча едва заметно трепетала в неподвижном, сыром и затхлом воздухе чердака. Два маленьких тельца лежали бок о бок, полные младенческой невинности, уютного тепла и трогательного неведения. Прекрасные, смуглые, здоровые дети с каплей солнечного огня в сердце и примесью морской соли в крови.
Рене вздохнул, и в этом вздохе слились радость и боль. Эти существа пришли в мир, где никогда не будут счастливыми и свободными.
Глаза Эмили блестели то ли от радости, то ли от слез.
— Как же мы проживем?
— Справимся, — ответил Рене, хотя и не был в этом уверен. — Как ты думаешь их назвать?
— Маноа и Ивеа.
Он посмотрел на дочь долгим взглядом.
— Ты понимаешь, что это невозможно. Детей надо окрестить.
— Мы можем крестить их под любыми именами, но звать я их буду именно так.