Запрос в друзья

Маршалл Лора

Энергично киваю, изо всех сил демонстрируя свое согласие.

— Я предложил Софи углубиться в лес, чтобы никто нас не подслушал, — продолжает он, успокоившись. — К тому времени было довольно холодно, поэтому мы надели пальто, я засунул руки в карманы и нащупал там перчатки. Понимаешь, я надел их, чтобы согреться.

О господи! Бедняжка Софи.

— Мы прошлись по лесной тропинке; я все еще не терял надежды, что она оставит эту тему и я придумаю что-нибудь для удовлетворения ее любопытства. Но она стала говорить, что надо рассказать все полиции, и… дальше я просто-напросто запаниковал, Луиза. Зачем втягивать в это полицию? Разве я мог позволить ей рассказать

полицейским, что она видела меня с Марией? Я не мог допустить, чтобы одна-единственная ошибка разрушила всю мою жизнь и жизнь моих детей.

— И тогда ты… — шепотом начинаю я, но не могу закончить предложение.

Он закрывает лицо руками.

— Я не собирался. Я не хотел. Ты должна мне поверить, Луиза. — Сквозь пальцы его голос звучит приглушенно.

— Все эти годы… ты соглашался с тем, что это я виновата в смерти Марии… ты призывал меня хранить все в тайне.

С ужасающей ясностью я осознаю, насколько этот расклад устраивал Сэма: мы никому ничего не рассказываем, он поддерживает во мне чувство вины, все время подспудно убеждает меня в том, что ни один человек не поймет меня, если узнает, что я сделала, и никто меня не полюбит. Он не больше моего хотел, чтобы кто-то интересовался обстоятельствами исчезновения Марии. Ему нужно было держать меня поблизости, под контролем.

Я смотрю на мужчину, которого так долго любила, люблю до сих пор, который стал отцом моего сына. Словно кто-то сорвал пелену, закрывавшую от меня реальность того, во что он превратился после рождения Генри. Я так упорно убеждала себя, что все хорошо, но теперь пора посмотреть правде в глаза. Материнство не превратило меня в ханжу. Это Сэм изменился, а не я. Он был недоволен тем, что я тратила время и свою любовь на Генри, энергию на успешное продвижение карьеры, поэтому он давил все сильней, хотел все больше. Он увлекал меня по пути, который уводил все дальше от наших совместных фантазий — к играм, которые уже не приносили мне удовольствия, которые становились все более мрачными, зловещими. К чему-то реальному. К тому, что случилось с Марией? Сделала ли она то, чего никогда не делала я? Или она сказала «нет»? Я должна узнать правду, это мой долг перед Марией. Я ощущаю нить, протянутую между мной и Марией. Она заслуживает того, чтобы вся правда о ее смерти стала известна.

— Что произошло на выпускном, Сэм? — Я стараюсь говорить спокойным тоном, дышать ровно и не повышать голос.

— Я столько раз собирался тебе все рассказать, Луиза. Ты должна мне поверить. Но я не мог потерять тебя и Генри.

«Но ты выбросил нас из своей жизни, — хочется сказать мне. — Если ты так боялся остаться без нас, почему же ты от нас ушел?»

— Я увидел, как она упала, подбежал, взял за руку, помог подняться. Сказал ей, что мы чуть пройдемся, чтобы она могла проветриться. Она была в панике, вцепилась в меня, не понимая, почему ей так плохо. Мы пошли по тропинке в лес. Там было темно, лунный свет не проникал сквозь листву, она все крепче вцеплялась в меня. — Слова льются потоком, словно бы запертые много лет, они теперь вырвались на свободу.

— Я завел разговор на другие темы, — продолжает Сэм. — Пытался отвлечь ее от того, что с ней происходило. Мы вышли из чащи и спустились к скалам, было слышно, как внизу плещутся морские волны. Мы присели. Я начал гладить ее по волосам, очень осторожно. Ей это понравилось, ее чувства были обострены тем, что ты подсыпала ей в стакан. Она откинула голову назад, и я стал ласкать ее шею, так же, как я это делал тебе.

Я вижу Марию, ее шею, белеющую в свете звезд. На воде танцует

лунный свет, воздух пропитан морской солью.

— Потом она повернулась ко мне, зрачки у нее были расширены. Она спросила меня, что с ней, ведь она не так уж много выпила. Я-то знал, в чем дело, но не мог сказать ей.

«Мария, прости меня. Прости.»

— А потом я наклонился и поцеловал ее. Сначала она ответила мне, правда, Луиза, она ответила. Она хотела этого. Ты должна мне поверить.

Я хочу верить и верю ему.

— А затем… мы лежали на траве, я сверху, и она… она начала извиваться, пытаясь высвободиться, но я решил… я решил, что ей нравится. Я счел это игрой. Как это было позже с тобой. Просто такое притворство.

Ну да, как со мной. Но только я уже потеряла ту грань, где игра начинается и заканчивается.

— И я не останавливался. — Голос Сэма возвращает меня в реальность. — Она этого хотела, я в этом уверен. То, что она делала, — ну, ты ведь в курсе? Мы все были в курсе. Она отталкивала мои руки, но это была такая игра, так и было, потому что в конце концов она перестала сопротивляться и позволила мне сделать это.

Я представляю, как Мария, такая маленькая и хрупкая, она весила не больше пятидесяти килограммов, лежит, придавленная, под Сэмом, который к шестнадцати годам вымахал до метра восьмидесяти. Неудивительно, что она прекратила сопротивление, одна на скале, где грохот волн поглощал ее крики.

— После всего я думал, она полежит с минутку, как и я, чтобы собраться с мыслями, прийти в себя. Но как только я скатился с нее, она вскочила, одернула платье и устремилась в сторону школы. Она была не в себе. Я догнал ее и спросил, что она собирается делать. Она ответила, что пойдет и расскажет всем, что я с ней сделал.

Даже при том, что я с ужасом предвижу, чем закончится эта история, какая-то часть меня ликует, узнав об этом маленьком акте протеста.

— Что я наделал, Луиза?! А что она наделала? Она ведь пришла туда со мной. Она хотела этого не меньше, чем я. Потом она начала показывать мне кисти и рот, все было в ссадинах и в крови. Я, конечно же, не хотел делать ей больно, но иногда следы остаются, разве не так? И их наличие — не причина, чтобы быть против.

Я помню, как одна моя коллега, увидев рубцы у меня на запястье, спросила про них. Застигнутая врасплох ее вопросом, я промямлила, что обожглась в духовке. Она как-то странно глянула на меня и с той поры держалась подальше.

— Я сказал, что никто никогда ей не поверит, учитывая ее репутацию, но она только пожала плечами и пошла дальше. А потом принялась орать изо всех сил: «Насилуют!» Мария приближалась к лесу, не переставая кричать. Я бросился за ней, догнал и, встав перед ней, схватил за руки. Я сказал, что это не было изнасилованием, она должна прекратить повторять это слово, но она плюнула мне прямо в лицо, обозвала насильником и спросила, знаю ли я, как поступают с насильниками в тюрьме.

Мне хочется плакать, негодовать и ликовать от ее храбрости.

— И тогда я понял, что она не шутит. Она действительно собирается рассказать, и ее не заботит, как она будет при этом выглядеть и поверит ли ей хоть кто-нибудь, — говорит Сэм. — И даже если ничего не докажут, найдутся люди, которые навсегда изменят свое отношение ко мне. И тогда мне придет конец, Луиза. — Его голос срывается, в глазах сверкают слезы. — Это определило бы всю мою дальнейшую судьбу, на всю оставшуюся жизнь я стал бы парнем, которого обвинили в изнасиловании. Я не мог этого допустить, Луиза, не мог позволить ей разрушить всю мою жизнь. Ты понимаешь меня?