Запруда из песка

Громов Александр

Пуф! Дверь ушмыгнула вбок и скрылась в стене с такой скоростью, что я невольно поежился. Если она умеет с такой же прытью вставать на место, то храни боже тех, кто вздумает торчать у нее на пути, – расчленит надвое. Гильотина, а не дверь.

За дверью были другие запахи. Чуть-чуть озона, чуть-чуть синтетиков – и ни сырости, ни плесени. Что-то тихонько гудело. Еще ощущалось, что отсюда начинается обитаемая территория, где-то поблизости были люди. Не знаю, по какой причине, но это всегда чувствуется.

Лаборатория – вот что скрывалось в толще горы поблизости от ядерных отходов, подальше от любопытных глаз досужих зевак, журналистов и пинкертонов

всех мастей и рангов. Возможно, не одна, а целый комплекс лабораторий. Не имея никакого представления об их профиле, я уже по запаху мог сказать, что здесь занимаются наукой. Меня не обманешь.

Магазинер наконец-то стащил с физиономии респиратор, и я последовал его примеру. Переваливаясь, как утка, и отдуваясь, он завел меня в некое помещение. Довольно обширное, с высокими потолками, ярко освещенное, оно и было по виду типичной лабораторией. Приборы, приборы… Некоторые были мне знакомы, другие нет, третьи напоминали рабочие макеты, собранные в одном экземпляре, а четвертые вообще смахивали на что-то медицинское. Чем тут занимаются – биофизикой пополам с биохимией, что ли? Тогда при чем тут чужие? Почему темнит Магазинер, и что такого удивительного, собственно говоря, я должен увидеть, прежде чем услышать? Еще можно было понять его нежелание объясниться начистоту в корабле, можно было простить его трехдневное отсутствие после приземления (медицина взяла-таки его в свои лапы, а я метался по Звездному, как ненормальный, и места себе не находил), но после всего-то? Неужели я не способен воспринимать членораздельную человеческую речь, обязательно мне надо показать что-то, мордой ткнуть и дать пощупать?

Нет, я не против, я только за. Но разве одно другому помеха?

Тут я заметил, что мы в лаборатории не одни. Из-за громоздкого кожуха какого-то самодельного динозавра вылез человек в белом халате. В руках он имел отвертку, а за ухом – карандаш. По потным прядям на лбу, а главное, по глазам заметно было, что трудится он уже много часов, причем без заметного успеха, и слегка ошалел.

– Привет, Карл! – обратился к нему Магазинер на эсперанто.

– Гутен таг, – пробормотал в ответ ошалевший и, взглянув на меня, продолжил на немецком: – Это тот человек?

– Тот самый. Кстати, он понимает язык Гете и Шиллера.

Карл вынул из-за уха карандаш и принялся меланхолично жевать его.

– Забыл, – задумчиво произнес он, ненадолго прервав это занятие. – Значит, все-таки экспресс-вариант?

– Значит, все-таки да. Объект свободен?

Карл кивнул. Мыслями он был уже не с нами.

– А у тебя что, – спросил Магазинер, – не клеится? Опять затык?

Карл снова кивнул. На его месте я вышел бы погулять, чуток развеяться, да только куда же отсюда выйдешь привести мозги в порядок? Не то местечко, чтобы запросто выйти. Где работаешь, там и приводи.

– Так мы пройдем? – полувопросительно сказал Магазинер.

Третий кивок – и Карл скрылся за кожухом агрегата. Мы для него больше не существовали.

– Что это вы все головой вертите, Фрол Ионович? – полюбопытствовал Магазинер, когда мы прошли в соседнее помещение.

В его тоне чувствовалась ирония, он меня подкалывал, но я ответил прямодушно:

– Неужели ни одного живого охранника?

– Господи, да зачем? – удивился он. – Охранники охраняют ядерный могильник, а он охраняет нас лучше самых надежных охранных систем. Хотя охранные системы и у нас есть, кое-что вы видели. В остальном мы обходимся своими силами. Сводим, так сказать, к минимуму человеческий

фактор. Слышали поговорку «что знают двое, то знает свинья»?

– Конечно. Но нас тут уже трое, а всего, наверное…

– Гораздо больше, – подхватил он. – Да. Но вы поймете, почему нельзя иначе, и поймете скоро. Обещаю. Мы уже почти пришли.

– А экспресс-вариант, о котором вы говорили, это что? Насчет меня?

Магазинер вздохнул.

– Зачем вы спрашиваете, раз сами догадались? Да, при нормальном развитии событий вы должны были увидеть… то, что увидите, не сейчас, а несколько позже. Но теперь уж ничего не попишешь. Об этом мы поговорим позже, если пожелаете.

Я желал немедленно, но он уже подвел меня к очередной двери. Эта дверь была всем дверям дверь, я таких прежде не встречал. Особой подозрительностью и страстью к выпытыванию личных идентификационных данных она не отличалась, а вот монументальностью – да. Думаю, ни один золотой запас прежних стран Земли не хранился под защитой такой двери, не говоря уже о противоатомных бункерах лидеров оных стран, секретных биолабораториях и тому подобных помещениях. Эти-то что здесь хранят?

Мы очутились в круглом зале. Вся центральная его часть была отгорожена от нас цилиндрическим барьером из стекла, наверняка очень толстого и прочного. Кольцевая зона между стенами зала и стеклом представляла собой этакую обзорную галерею, какие бывают вокруг громоздких, но тонких механизмов, предназначенных не столько для работы, сколько для экскурсий. А за стеклом я увидел нечто.

Не спрашивайте меня, на что оно было похоже. Ни на что. Я искал и не мог найти в воображении никаких аналогов, чтобы иметь возможность ограничиться двумя-тремя словами. Когда-то оно, вероятно, напоминало – во всяком случае, снаружи – некую конструкцию метров шести длиной и около трех шириной, очень функциональную по виду и совершенно незнакомых очертаний. Но в ней хорошо покопались, и то, что снаружи выглядело изделием, внутри оказалось смесью механизмов, живых тканей и каких-то растущих вверх сосулек и ветвистых образований, смахивающих то ли на мертвые растения, то ли на причудливые сталагмиты. Приглядевшись, я понял, что «растения» не вполне мертвы – они едва заметно шевелились, по их «ветвям» то и дело пробегали непонятные волны, и эта пульсация удивительно неприятно действовала на нервы. Будь я чисто художественной натурой – отвернулся бы с отвращением.

Но я смотрел. Кого не привлекает странное, с тем я и знаться не желаю. Я смотрел и уже понимал: это не может быть продуктом земных технологий. Многочисленные прозрачные шланги с побулькивающими в них растворами, кабели, щупы и прочее, подведенное к этому, было земным, а само это – нет. А Магазинер молчал, ожидая, когда я насмотрюсь вдоволь, и, конечно, пребывал в уверенности, что я сам начну задавать вопросы.

Он не ошибся.

– Это и есть чужой? – спросил я. – Или это корабль, биозонд?

– Чужой, – ответил Моше Хаимович. – Единственный чужой, о котором мы точно знаем: он существует. Странное существо: полуорганизм-полумашина. Сам себе космический корабль, сам себе кто угодно.

– Мертвый, конечно?

– Нет.

Наверное, никто не удивлялся так сильно с того времени, как Галилей навел на небо трубу и обнаружил, что Млечный Путь состоит из бесчисленных звезд, а на Солнце есть пятна.

– Неужели живой?!