Запруда из песка

Громов Александр

Я хлобыстнул вина прямо из бутылки – хоть чуть-чуть промочить пересохшее горло.

– Кто вы?

– Мы с вами никогда не встречались в так называемой прошлой жизни, – ответил Магазинер, – хотя были знакомы по переписке. Помнится, я похвально отзывался о ваших работах, а потом, во время моего второго приезда в Россию, учил математике вашего племянника Головина.

Забыв, что собирался хлебнуть еще, я высипел:

– Леонард Эйлер??!

– К вашим услугам, Михайло Васильевич, – улыбаясь, сказал он.

31. Почему я?!

Он менял кожу, а орал так, будто ее сдирали.

Станислав

Ежи Лец

Сон? Явь? Галлюцинация?

Я оторвал голову от подушки и вспомнил: все было. И чужой, и рассказы о команде научных фанатиков Стентона, и Моше Хаимович Магазинер, который был Леонардом Эйлером и по большей части им остался. С ума сойти. Сколько в Магазинере Магазинера? Кто он такой, этот Магазинер? Еврейский мальчик с довольно-таки дурацкой фамилией, означающей примерно «лавочник», был отобран из миллионов мальчишек десяти-тринадцати лет, признан достойным носить в себе память и личность великого математика и употреблен на странные дела. Спросить бы его: хочет ли он такой участи? Так ведь не спросили…

Позлившись немного, я остыл. Фрола Пяткина тоже не спрашивали, понравится ли ему таскать в себе всю жизнь память Михайлы Ломоносова. Если спросили бы – Фрол наверняка отказался бы с испугу. Ну и дурак. Разве жизнь его с таким грузом внутри не стала гораздо интереснее? Кто он такой, этот Фрол? Заурядный член Экипажа, еще не факт, что вышел бы в офицеры, а если бы и вышел, то, скорее всего, тянул бы лямку, занимаясь какой-нибудь рутиной, как миллионы и миллионы обыкновенных людей. Интересную работу поручают тем, для кого рутина – семечки, кто дает понять, что ему тесно в обыденности. Фрол? Он не дал бы понять это, слишком уж был инертен и мечтателен – хорошее свойство при избытке энергии и никчемное при ее недостатке. Фрол был особью бета – ею в лучшем случае и остался бы навсегда. Чего хорошего? И потом, разве Фрол окончательно исчез? Ничего подобного – он всего лишь стушевался и отошел в уголок, сразу спасовав перед интеллектом и темпераментом Михайлы. Но остался цел где-то там, на задворках сознания. Об убийстве личности нет и речи.

Так в чем же суть моих претензий?

Только в одном: не спросили ни Фрола, ни Михайлу.

Но Михайло согласился бы с радостью, а Фрола можно было и не спрашивать.

Придя таким образом к общему знаменателю, я повеселел и принялся одеваться в настроении не самом лучшем, но приемлемом, а главное, рабочем. Умываясь и одеваясь, я посмеивался над собой: оказывается, я не очень-то наблюдателен! Что в облике Магазинера сильнее всего бросается в глаза? Его нездоровая толщина и вечные слюни в углах рта. А вот тому, что он щурит правый глаз, я не придал значения, хотя не раз замечал, конечно. Ведь Леонард Эйлер ничего не видел правым глазом, он частично ослеп еще молодым, перетрудив зрение за ночными вычислениями при свечке, и на всю жизнь сохранил привычку щурить правый глаз! И эта привычка осталась у него в новой жизни, перейдя в новое тело. Похоже, с мальчиком Мотей произошло то же, что со мной: имплантированная личность великого ученого оттеснила личность Моти куда-то на задворки…

А кто бы усомнился, что так и будет?

Нет, не то… Я вспомнил свои мальчишеские ощущения, вспомнил и вчерашние слова Магазинера. «Ментоматрица – это не характеристики личности в чистом виде, а только память, – говорил он. – Груз прожитых лет, набор воспоминаний,

причем субъективных, пропущенных через сито, определяемое психологией конкретного человека, набор его мыслей и жизненных установок. Это ни в коем случае не та «душа», о переселениях которой говорят некоторые религии. Но можно в какой-то степени уподобить ментоматрицу семени растения или кристаллику-затравке в насыщенном растворе…»

Он был прав. «В какой-то степени»? В очень большой степени! В огромной! Одной лишь памятью Михайло одолел Фрола, Леонард – Моше. Но одолел не до конца. Произошло то, что происходит со страной, завоеванной более сильным соседом, когда сосед собирается не вырезать, а лишь пригнуть побежденных. Те пригибаются – и начинают исподволь, сами того не замечая, влиять на победителя, проходит время, и – гляньте-ка! – победитель уже не тот, что был прежде. Можно это обнаружить, хорошенько вглядевшись в себя. Когда это в прошлой жизни я мог посмеяться над собой?! Не страдал Михайло этим недугом, точнее – страдал его отсутствием. И во всех неудачах, в любом самом слабом щелчке по самолюбию винил, разумеется, козни недругов. Что, откровенно говоря, не было конструктивным подходом.

Зато порой и получали от меня недруги кулаком, пером или словом – любо-дорого вспомнить!

Посмеиваясь, я окончательно проснулся, вспомнил вчерашнее и сразу посерьезнел, сообразив, что меня ждет. Захотелось одновременно продолжить разговор с Магазинером и посидеть, подумать. Я предпочел второе, и было отчего.

Ждал меня выбор. Самый главный выбор в моей жизни.

Взрастивший меня Экипаж был в конечном счете творением Джосайи Стентона и его команды. Насылаемые на Землю астероиды висели на их совести.

Собранные Стентоном умы не сумели до конца понять, что же такое чужой, – эта работа досталась по наследству их преемникам. Магазинер сказал, что исследования в лучшем случае займут еще лет сто, и я ему верил. Щадящие методы не самые быстрые, а подвергать вивисекции могущественное инопланетное существо, заведомо зная, что оно не мертво, – слуга покорный. Не настолько я враг себе и другим людям. Но парни Стентона в совершенстве научились использовать две особенности чужого: накопленный им колоссальный массив человеческих ментоматриц и умение мгновенно перемещать в пространстве физические тела немалой (по нашим понятиям) массы.

Вру, есть еще третье: они научились без проблем находить в космосе астероидную мелочь подходящего калибра и создали «банк» подходящих снарядов.

Не обязательно понимать, если можно пользоваться – эту максиму человечество переняло еще от волосатых архантропов и использовало всегда. Команда Стентона не была исключением.

Сначала они потренировались с совсем мелкими – декаметрового размера – астероидами на Луне, потом на Марсе и Юноне. Первые два импакта наблюдались, был небольшой научный ажиотаж. Год спустя первые шесть астероидов врезались в пустынные районы Земли…

– Идею выдвинул Стентон, – говорил мне вчера Магазинер. – К двадцатым годам нашего века стало ясно, что локальные конфликты будут множиться и дальше, пока не перерастут в масштабную войну, в которой кто-нибудь обязательно применит ядерное оружие. Прогнозы и расчеты вероятностей сейчас не так уж важны. Кто начнет – это ведь мелочь в сравнении с последствиями. Варианты развития событий в мире были просчитаны, и команда Стентона приняла решение. Голосованием, как ни странно. Интересно, а как голосовали бы вы?