Запятая Судьбы
Шрифт:
— Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, — нахмурился Палач. — К чему эта показуха?
Воин коротко рассмеялся.
— Считай, что я тебя проверял. Заодно и себе польстил. Я в твоём распоряжении, Палач. Ты сказал, Сандер дважды спасал тебя. Расскажешь?
— Почему бы и нет? Должен же кто-то знать о том, что я собою представляю.
— Ну, в целом твою историю я знаю. Правда, большей частью — по слухам. Кое-что раскопал в архивах.
— Поделись. Мне интересно, что про меня рассказывают в этом веке.
Воин откинулся на спинку стула и обратил взор к потолку, припоминая всё, что успел узнать о своём коллеге:
— Тебе
— Надо же, — Палач усмехнулся, — практически всё — правда.
— Практически?
— Первый раз Алехандро вытащил меня, когда я смог вырваться из-под власти своей госпожи, — начальник отдела бархатного вмешательства говорил медленно, с явным усилием выталкивая слова. — Говорят, если жить долго, рано или поздно всё забывается, приходит равнодушие, пресыщение миром. Бред. Я могу сказать это совершенно точно, ведь я когда-то был простым человеком. Мне четыре тысячи шестьсот восемьдесят три года, эмиссаром я стал в двадцать четыре, перестал им быть в семьдесят восемь. А боль не утихает до сих пор. Госпожа славно расквиталась со мной за предательство. Она не оставила мне ничего. Даже имени. Только умение убивать и чувствовать боль. Алехандро подобрал меня, как побитую собаку, в буквальном смысле на обочине тракта. Рассказал, что мой уход из системы эмиссариата был рассчитан Союзом.
— Союзом?
— Потом его называли Орденом, Комиссариатом. Теперь — Агентством.
— Сильно. И ты, я полагаю, после таких новостей…
— Нет. Что с того, что моё желание вырваться из того круговорота смертей было кем-то подсказано? Это было моё решение. Но тогда мне было вообще на всё наплевать. Смысла к существованию не стало, а я даже умереть не мог. Мне было навсегда отказано в этом праве. И тогда Алехандро взял меня с собой в резиденцию Союза. И начал лечить.
— Целитель из него тот ещё.
— Не тело, разумеется, а душу. Он абсолютно верно понял, что мне необходим новый смысл. Пусть даже самый простой. Но за который я смогу зацепиться краешком сознания. И чуть подтянуться.
— И что это было?
Палач грустно улыбнулся:
— Служение. Я был эмиссаром, и он смог дёрнуть за единственную ниточку, которая не порвалась окончательно. Но в отличие от того, что было раньше, это служение постепенно переставало быть слепым. Он подробно разбирал со мной каждое задание, объяснял, почему тот или иной человек должен умереть. Старался, чтобы я начинал видеть что-то помимо убийства. Так продолжалось долго. И я потихоньку «подтягивался» всё выше.
— И он подкинул тебе следующую цель?
— Ты плохо знаешь Светлова. Он предоставил мне самому искать её. И я справился.
—
Палач взглянул на собеседника с нескрываемым изумлением.
— Как ты понял?
— Я не такой дурак, как принято считать. — Воин налил себе ещё и подошёл к окну. На Двенадцатой линии было пустынно. Тускло горели бледно-оранжевые фонари. — Но, благодаря этому мнению, мне иногда очень легко действовать. Никто не воспринимает всерьёз. Короче, я отчасти понимаю, что ты тогда испытывал.
Палач покачал головой. В его взгляде, направленном на Воина, смешивались удивление и недоверие.
— Мы и правда редко общаемся. Теперь я считаю, что это упущение. С моей стороны.
— Достаточно того, что когда-то ты учил меня бою на мечах. И того, что мы разговариваем сейчас.
— Посмотрим… В любом случае, ты прав. Именно в этом я нашёл свою цель. И жестоко ошибся, как показало время.
— Ты любил её? — вопрос был хлёстким, как удар бича. Палач вздрогнул.
— Да. К сожалению. Я научил её всему, что знал сам. Она была сильна, как никто, пожалуй. И со временем должна была превзойти меня. Помимо прочего, она обладала даром пророчицы. Даром, который мы старались развивать. Глава Союза тогда был, в некотором роде, одержим созданием уникального по своим характеристикам бойца. Древние боги, знаешь ли, были далеко не все мне по зубам. И даже Алехандро не всегда справлялся. Она…
— Назови по имени.
Палач опять вздрогнул.
— Воин, ты…
— Ты позвал меня не для того, чтобы выплакаться, — Воин повернулся к собеседнику. В тёмных, почти чёрных глазах плескалась боль. Чужая боль. — Ты хотел, чтобы тебе стало легче. Я могу. Но сначала я должен сделать тебе ещё больнее. Прости. Как её звали?
— Кассандра, — выдохнул Палач. — Её звали Кассандра.
— Та самая?
— Нет, её дочь. Мало кто знал об этом.
— Что с ней случилось?
— Госпожа никогда не забывала обо мне. Кассандра перешла к ней. Стала эмиссаром, угрожавшим целому континенту. И Союзу. Я… мне пришлось убить её.
— Потому что ты был её наставником?
— Потому что я любил её! Потому что знал, что с ней будет на службе госпоже. Потому что не хотел…
— Не хотел снова становиться эмиссаром и уничтожать тех, кто стал тебе дорог, — прошептал Воин. — Высшие увидели в Союзе угрозу миру, так ведь? Именно поэтому у нас до сих пор такие отношения с системой эмиссариата.
— Да, — Палач прикрыл глаза ладонями. — Не верь тем, кто скажет, что возраст всё стирает, Воин. Не верь. Три тысячи триста тридцать три года. Ч-чёрт, твой сын был прав, своего рода юбилей.
— И тогда Сандер вытащил тебя во второй раз.
Палач отнял руки от лица, налил себе ещё вина, посмотрел сквозь него на свет.
— Хм. Пурпурное. Почти того же цвета… Ты знаешь, тогда он был не один. Точнее, так: в первый раз не один был я. А во второй раз та, что вместе со мной проходила «курс реабилитации», уже помогала Алехандро.
— Вот как. Жрицы тогда ещё не было… Она ещё жива?
— Куда она денется? — Палач неожиданно улыбнулся. — Ты знаешь её как Тень.
— У-у-у, — протянул Воин, снова отходя к окну и начиная возиться с ручками, — с этой личностью я не очень знаком. Когда она была здесь, я вообще ещё не входил в наши дружные ряды, бегал по лесам. Но мы пересеклись один раз по заданию — по приказу Его Высочества. А в Агентстве её, почитай, лет пятьдесят уже нет. Как мне рассказывали.