Зарево над Волгой
Шрифт:
— Куда вы, Андрей Иванович? — спросил опешивший генерал Попов. — Я вернулся от генерала Батюка и хотел бы…
— Потом, Маркиан Михайлович, когда возвращусь, — прервал его командующий. — К нам едет генерал армии Жуков. Я отправляюсь на аэродром встречать его.
В эту темную ночь во время своего дежурства Оксана не сомкнула глаз. А когда наступило сырое, дымчатое утро, во двор санпункта въехала санитарная машина с ранеными, и она, наскоро выпив чаю, вместе с другими медсестрами стала укладывать
В районе Мамаева кургана стрелковая дивизия генерала Батюка вела тяжелый бой с наступающим противником, и полки несли потери. В полдень сражение обострилось: немцы бросили в атаку танки и мотопехоту, а с воздуха их прикрывали «юнкерсы». Разорвавшиеся бомбы глубоко вспахали землю, разворотили брустверы окопов… Оксана переживала, боялась, что свободных коек в лазарете осталось мало, а раненые вот-вот поступят. Санпункт был развернут неподалеку от штаба дивизии и надежно охранялся бойцами. Дел у Оксаны — по самое горло, только успевай поворачиваться. Однако ей не терпелось скорее уйти туда, где идет бой. Она привыкла чаще других медсестер бывать на переднем крае, оказывать первую помощь людям, а уж потом решат, кого отправить в госпиталь, кого лечить в санпункте. Военврач — высокий, чернобровый капитан с коротко подстриженными усами и в очках — по-хозяйски осматривал, все ли есть в наличии для раненых. Но вот он нахмурился и окликнул медсестру:
— Красноармеец Бурмак, подойдите ко мне!
За глаза Оксана называла военврача очкариком, но относилась к нему с уважением: свое медицинское дело он знал хорошо и ей всячески помогал стать настоящей сестрой милосердия. Правда, в последнее время он начал придираться к ней, как ей казалось, по мелочам, и это ей не нравилось.
«Может, он ревнует меня к танкисту? — вдруг подумала она. — Да, так оно и есть. Он видел, когда ко мне приходил Иван Лукич Бурлак. Не случайно же он спросил меня, что надо танкисту на санпункте. Ревность, она порой туманит голову…»
Оксана заправила койку белой, как снег, простыней и поспешила к военврачу. Капитан сердито кивнул на носилки, лежавшие в углу блиндажа.
— И это все? — Он смотрел на медсестру с огорчением.
Она мило улыбнулась, кивнула головой, и длинные золотые сережки в ее розовых ушах качнулись, испуская светло-оранжевый свет.
— А зачем больше? — вскинула тонкие брови Оксана. — Я и так очень устала на дежурстве, а когда сменилась, отдыхать не пошла. Поэтому о носилках как-то не подумала.
Ее глухой голос едва не сорвался на крик, и это не понравилось военврачу. Лицо его слегка дрогнуло, вытянулось, чего за ним Оксана раньше не замечала, но голос он не повысил, а спросил как-то по-будничному:
— Что за разговоры, красноармеец Бурмак?
Военврач с минуту
— Извините, Захар Иванович, я погорячилась…
— Так-то оно лучше, — усмехнулся капитан. — Вот вы спросили, зачем нужны носилки? Странно, однако: разве вы не носили на них раненых?
— Носила, но сейчас их пока нет…
— А если будет много раненых, станете тащить их на себе? — снова усмехнулся военврач, поправляя на голове фуражку. — Силенок у вас не хватит. Надо еще хотя бы пяток носилок. Передайте мое распоряжение старшине, чтобы принес их сюда.
Ей следовало произнести «слушаюсь» и исполнять приказание, а она, глядя на него, улыбнулась.
— А вот фуражка вам никак не идет, — сорвалось с ее губ. — Наденьте белый чепчик, как и полагается военврачу.
В эту минуту в блиндаж внесли первого раненого.
— Куда его, товарищ военврач? — спросил санитар.
— На койку положите, я сейчас буду его осматривать…
Оксана не без интереса посмотрела на бойца. Кровь выступила у него на правой руке, чуть ниже плеча. Был он в сознании, лишь тихо стонал. У него было круглое, с розовым оттенком лицо, широкие, как у цыгана, брови, а лоб прямой и тоже широкий.
— Чего так глядишь, сестрица? — спросил раненый, и усмешка скользнула по его губам.
— Нравишься ты мне, вот и гляжу! — улыбнулась медсестра.
— Ты тоже мне по душе… — Передохнув, он серьезно добавил: — У меня есть жена, Анюта. У нее такие же глаза, как у тебя, только в них почему-то много грусти… — Он кашлянул. — У тебя есть вода? Дай попить. Понимаешь, мина у бруствера рванула, двоих наповал уложила, а мне руку задела. Может, перевяжешь, а то повязка вся пропиталась кровью?
Она дала ему воды и подозвала санитара, который сидел за столиком и что-то писал.
— Перевяжи раненого, мне надо уходить туда… — небрежно бросила Оксана.
«Туда» — это значит на поле боя, где сражаются войска и откуда доносятся орудийные выстрелы и взрывы гранат.
— Наверное, наши ребята пошли в атаку, — подал голос военврач, глядя, как она собирается. Он подошел к ней ближе. — Будь, пожалуйста, там осторожнее и не вздумай шагать во весь рост — фрицы сразу возьмут на мушку.
— Ну и что? — с горячностью спросила она, тряхнув кудрями. — Все равно по мне некому слезы лить!
— А может, и есть кому… — Военврач строго взглянул на нее. — Не очень-то храбрись. Пуля не разбирает, кто ты есть… Что, разве забыла, как тебя взрывная волна сбросила с кормы судна в Волгу? Твое счастье, что спасли, не то мне пришлось бы посылать похоронку твоим родным.
— Я и сама все еще не верю, что осталась жива, — сказала Оксана.
— Твой спаситель — герой, — произнес военврач.