Зарницы красного лета
Шрифт:
Решили начать с Круглого озера.
В пути, как всегда, размечтались о большой добыче.
— Наловить-то наловим,— сказал Андрейка Гулько, как старшой в нашей ватаге.— А только как ловить будем? Артелью?
— Знамо, артелью,— ответил Барсуков.— Оцепим озеро, и пошел! Только хватай!
— А утят как делить?
— А никак! Сколь поймал — все твои. Твое счастье.
— Какая же это артель? Ты опять счастливей всех будешь!
— Лови и ты. Рот не разевай.
— Если артелью — делить поровну надо.
— Еще чего!—возмутился Ванька.— Я буду носиться как бес, а другой
— Бывает, не везет.
— Будь ловчее — повезет!
— Тогда уж все врозь,— спокойно заключил Андрейка.—* Идите с Яшкой и ловите, а мы будем артелью.
Ребята дружно поддержали старшого:
— Артелью, артелью!
Но Ваньке невыгодно было отрываться от нас: вдвоем трудно ловить, да еще с таким растяпой, как Яшка. Может случиться, что как ни посись, а весь выводок уйдет с озерка.
— Ладно, черт с вами! — пересиливая себя, согласился Ванька.— Только коли кто будет рот разевать, я того...— Он погрозил кулаком и сказал, должно быть, отцовские слова: — На даровщину все горазды! Ловить так ловить! Прохлаждаться нечего! Верпо, Яшка?
Тот прогундел:
— Истинно.
— А успеешь ли глядеть-то за всеми? — ехидно справился Федя.
— Успею! У меня вострый глаз! Отцовский!
— Ты весь в отца.
Озеро Круглое мы избрали прежде всего потому, что оно небольшое, неглубокое и окаймленное по берегу лишь неширокой полоской камыша. Когда до него осталось около сотни шагов, Ванька Барсуков остановил нас и со свирепым видом
погрозил пальцем — дескать, каждый замри и не дыши! Затем сделал охватывающий жест руками:
— Обходим. Только тихо. Я свистну.
Но вот и озеро. За лето по берегу и на лабзе вырос густой, сочный камышище. Вода на озере расцвечена нарядными белыми лилиями и покрыта ряской. И повсюду на ряске — замысловатые узоры утиных следов, а кое-где и перо. Есть выводок, есть!..
Поджидая, когда наши друзья выйдут к другому берегу озера, я и Федя в молчании стояли перед оставшимся с весны про-галом в береговом камыше. Наконец неподалеку раздался свист Ваньки.
Прямо против нас, у края лабзы, в реденьком камыше часто зашлепали, улепетывая, утята. Их мать, кряква, как ото всегда делают утки, попыталась отвести нас от своего потомства, направить на ложный след. Оставив утят, она быстро отдалилась в другой край озера и там вдруг свечой взвилась в воздух. Но деревенским мальчишкам были известны утиные хитрости. Мы знали, что там, где взлетела утка, утят искать нечего, и бросились, забредая по грудки в зеленоватой воде, туда, откуда все еще доносилось шлепанье выводка.
Но раньше чем мы достигли лабзы, в стороне взлетела еще одна кряква. И сразу же раздался крик Ваньки Барсукова:
— Вот они! Лови!
Оказывается, здесь было два выводка.
И началась охота.
Мы окружили лабзу и начали с криками бросаться туда-сюда, едва заслышав где-нибудь бульканье или завидев, как потряхиваются метелки камыша. Утята и не пытались прятаться от нас в камышовой чащобе на лабзе. Они уже привыкли жить на воде. Умея подлетывать, они, однако, не пытались этого делать, даже когда их хватали руками.
Неистовее всех носился, конечно, Ванька Барсуков. Он первым и заорал во все горло:
— Есть один!
Держа за распахнутые крылья молодую, судорожно трепыхающуюся крякву, показывая ее нам то брюшком, то спинкощ
он побрел к берегу. Нам любопытно было взглянуть на первую добычу, и все ребята, прекратив на время охоту, потянулись за Ванькой. Наше завистливое внимание было ему приятно: хотите посмотреть — смотрите, мне не жалко. Вот она какая, пе отличишь от взрослой кряквы!
Мы выбрались на берег и, окружив широко улыбающегося счастливца, стали рассматривать в его руках молодую, красивую уточку с тонкой шеей и изящной головкой. А она то часто вздрагивала и перебирала лапками в воздухе, то вдруг резко вытягивала шею и даже прищелкивала клювом, с которого еще не совсем сошла желтизна.
— Ну хватит! — вволю насладившись своим успехом, воскликнул Ванька.— Неколи!
Он прижал одной рукой утку к груди, а другой, ухватив ее за нос, начал сворачивать ей шею.
— Ты что делаешь? — рванулся к нему Андрейка.
— Не лезь! — огрызпулся Ванька.
И тут он хищно впился зубами в прекрасную головку утки. Утка сильно забилась и еще быстрее, чем прежде, стала перебирать лапками. Ванька поднял с земли сосновый сук и сильно ударил ее по лапкам. Они обмякли и повисли.
Кто-тб тихо сказал:
— Жалко...
— Разжалобились! — оборвал его Ванька. — Распустили нюни! Пошли-ка лучше ловить, а то уйдут утята.
Он небрежно швырнул утку па землю и полез в воду*
И опять утята, спасаясь от нас, начали метаться по озеру, без конца нырять, затаиваться в камышах. Но мы не давали им и короткой передышки. Постепенно утята начали слабеть, уставать и пе могли далеко уходить под водой.
Второго утенка опять поймал Вапька Барсуков. Все же он был действительно ловок и удачлив! Но теперь никто из нас, кроме Яшки, не потянулся за ним на берег. Окинув нас режущим взглядом, он прокричал с берега:
— Разжалобило вас!
Пока Вапька хвастался своей добычей перед покорным Яшкой и справлял свое страшное дело, по утенку поймали Андрейка Гулько и Васятка Елисеев. Не успели они выйти на берег — завизжал от радости и Галейка. А мы с Федей, завидуя дружкам, продолжали торить камыши. Мне не раз удавалось вовремя заметить движущуюся над водой голову утенка и вовремя броситься вперед всей грудью, но утята всегда как-то вырывались из-под меня, и я стоял, растерянно смахивая ряску со своей рубашки. Обидно было до слез...