Зарницы красного лета
Шрифт:
Исхлестав свои сосенки догола, мы бежали к дяде Лукьяну за свежими. Здесь нам удавалось немного передохнуть от жары, обтереть потные и чумазые лица, послушать, о чем толкуют прибывающие на пожар мужики. Дядя Лукьян говорил им, где требуется подмога, и они, подняв на плечи топоры и лопаты, расходились в разные стороны.
Однажды мы встретили здесь моего отца на потном Зайчике, осыпанном по крупу пеплом. Увидев нас, отец спешился, стал расспрашивать:
— Ну как, молодцы, тепло?
— Пить охота.
— Сейчас скажу старикам — пускай подвезут воду в лагуп-ках,—
— Хоть бы к ночи потушить,— сказал дядя Лукьян.— Вон какая сушь! Дождя надо.
— Ну всего разбило в седле,— выпрямляясь, пожаловался отец.— И верно, глоток бы воды.
Как раз подошли толпой мужики.
— А ну, кто помоложе,— позвал отец.— Бери коня, слетай к табору: пускай старики добывают воды.
Так у отца, вероятно впервые с утра, выдалось несколько минут для отдыха, и он с удовольствием опустился на землю. Один из мужиков спросил:
— Лесу-то много охватило, Левонтьич?
— Много, мужики, много,— с досадой ответил отец.— Силу забрал, пластает по вершинам. Здесь его не удержать. Будем опахивать и окапывать по просеке. Филипп Федотович уже повел мужиков к озерам. Теперь надо сюда идти...
Мужики застучали лопатами.
— Ну, так мы сюда и пойдем!
Вернулись и мы на свое место. С огорчением увидев, что за время нашего отсутствия огонь заметно продвинулся вперед, мы принялись захлестывать его с новой силой.
Но как мы ни старались, а нам все же приходилось понемногу отступать перед прожорливым и неукротимым огнем. Иной раз ему удавалось даже прорываться через нашу цепь. Тогда мы дружно бросались помогать оплошавшим друзьям отстоять новый рубеж обороны. Было хуже, если огонь перемахивал через цепь по вершинам сосен и, засыпая искрами круговины позади, старался взять нас в кольцо. Тут нельзя было долго раздумывать. Приходилось поскорее выбираться из опасной огненной ловушки.
К полудню стало совсем трудно: солнце палило нещадно, и по всему пожарищу полыхали сосны. Мы обливались потом. Быстро опоражнивались привезенные стариками лагуны с водой, но и это не помогало. Все высохло и горело у нас в груди.
Несколько раз появлялся около нас отец на почерневшем от пепла и сажи Зайчике. Он то вел куда-то за собой толпы мужиков, то посылал куда-то людей с плугами, а то и принимался вместе с нами захлестывать огонь.
Проходившие мужики часто кричали нам:
— А вы, ребята, не видали тут Левонтьича? Где же его искать?
Отец нужен был всем и везде.
После полудня он опять подскакал к нам в запотевшей распахнутой рубахе, весь алый от жары, и заговорил оживленно:
— Молодцы, хорошо держите! Только небось заморились? И есть, поди, охота? Тогда так: валяйте теперь домой, а мы его к вечеру добьем. Дальше просеки ие пойдет. Да и гроза соберется под вечер, парит здорово.
Как раз подошла толпа мужиков-украинцев, только что приехавших из степного села Романово. Они заняли наши места. Нас пожалели — отправили домой на телегах.
...На вечерней заре я проснулся от удара грома.
Быстрее, чем обычно, стемнело. Огромная
Гроза долго еще раскатывалась и гремела над бором. Поджидая отца, я все время выскакивал за ворота. Но вот наконец на селе в разных местах послышались мужские голоса, скрип телег, лай собак...
Показалась луна. Я напряженно всматривался в сторону леса, ожидая увидеть скачущего отца. Но через некоторое время на дороге показалась чья-то телега. Рядом с нею шагали мужики, а Зайчик, без седока, белел позади. Подхваченный тревогой, я бросился навстречу сельчанам и, поравнявшись с телегой, разглядел: на ней лежит отец.
— Не бойсь, он спит,— сказал негромко Филипп Федотович, шагавший с вожжами в руках.— Сморило дорогой. Весь день в седле.
У ворот кордона телега остановилась, и Филипп Федотович тронул меня за плечо:
— Бери коня, расседлывай.
— А папа?
— Пусть поспит. Тревожить не будем.
Мать выскочила на крыльцо, крикнула:
— Говори скорее, убило отца-то?
— Спит оп.
— А чего он разоспался-то па чужой телеге?
Расседлав коня, я вновь вышел за ворота, осторожно подошел к телеге. Отец негромко, по тяжко всхрапывал во сне. Я начал всматриваться в его усталое, грязное лицо.
Мне было неясно, почему мужики не только проводили заснувшего отца до кордона, по все еще сидят па длинной скамье близ калитки и все что-то толкуют о нем, все толкуют... Я ревниво прислушался: хвалят или осуждают? Оказывается, мужиков многое поразило в отце, которого они впервые так хорошо разглядели на людях, да еще в горячем деле. До меня все время долетали разные лестные слова об отце. Сдерживая счастливое волнение, я осторожно вытаскивал из растрепанных волос отца сухие сосновые иглы. 3
лись развалистые кусты ежи сборной и большого пырея. Но все эти травы, хотя и чувствовали себя полными хозяевами целины, не лезли на особо обласканные солнцем поляны-куртины, где издревле разрослись стелящиеся по земле заросли необычайно запашистой степной клубники. В начале июля ее здесь было красньщ-красно.
. Поблизости от села, на полянах в бору, водилась и земляиит ка, и клубника. Ягод на первый случай всем хватало, и никто без времени даже не помышлял, в нарушение общественного порядка, отправляться за ними в степь. Все терпеливо ждали, когда будет назначен «ягодный бой». Хороший был порядок! И вот когда наконец-то наступил долгожданный день, ожило все село. Мы, мальчишки, раньше обычного, на зорьке, пригнали коней из поскотины. Снаряжались быстро, весело, шумно. С восходом солнца по всему селу затарахтели телеги с принаряженными, как на праздник, женщинами и девушками, с крикливой ребятней. На многих телегах, едва они вышли на степные дороги, зазвенели песни.