Зарубежная литература XX века: практические занятия

Коллектив авторов

Коль мне нужна вода Европы, то не волны Ее морей нужны, а лужа, где весной, Присев на корточки, ребенок, грусти полный, Пускает в плаванье кораблик хрупкий свой. Я больше не могу, о воды океана, Вслед за торговыми судами плыть опять, Со спесью вымпелов встречаться постоянно Иль мимо каторжных баркасов проплывать.

Примечательно, что на протяжении всего стихотворения трижды, не считая процитированного отрывка, звучат различные вариации темы детства. Рембо то уподобляет свое одурманенное от буйства стихии состояние детскому

мозгу, глухому ко всему вокруг, то сравнивает зеленую воду океана со вкусовыми ощущениями детей от кисло-сладких яблок, то хочет показать детям те чудесные видения, которые открылись ему самому. Романтическая идея нетронутого, чистого, гармоничного сознания ребенка находит свое воплощение в стихотворении Рембо. Однако для него важна и еще одна грань образа ребенка – его беззащитность, слабость. Она дополнительно оттеняется в 64-й строке сравнением лирического героя с женщиной, которой эти качества тоже присущи. В целом шестнадцатилетний поэт, при всей напускной взрослости его позиции, оказывается накрепко связан с миром безвозвратно ушедшего детства, поэтому концовка «Пьяного корабля» представляется не случайной. В двух последних четверостишиях образ ребенка несет в себе идею убежища, в котором хочет укрыться лирический герой, а кораблик, «легкий, как майская бабочка» (дословный перевод) становится символом красоты и хрупкости поэзии.

Иное звучание финалу стихотворения придает и образное противопоставляет творчества Рембо лирике парнасцев. На эту мысль наталкивает слово «понтоны» (в переводе М. Кудинова «каторжные баркасы»), которое отсылает читателя к лирическому герою стихотворения Дьеркса и демонстрирует неприятие парнасской поэтической школы. В конце стихотворения звучат горькие, даже отчаянные интонации. Поэт пророчески предсказывает свой собственный путь, трагическую жизнь гения, который создал неповторимо талантливые стихи, разочаровался в собственном творчестве и умер, не познав славы.

Таким образом, в стихотворении «Пьяный корабль» Рембо порывает с рационалистической традицией во французской поэзии, обосновывает возможность суггестивного воздействия стиха, вступает на путь эксперимента со словом и со всей системой поэтических художественных средств. Романтически яркое и экзотическое стихотворение является переходной ступенью от литературы века XIX к литературным принципам нового, XX века.

Задания

В чем состоял смысл ясновидческих опытов Артюра Рембо?

Прокомментируйте название стихотворения. Какие литературные ассоциации оно у вас вызывает?

Какие эмоции и ощущения возникали у вас при чтении текста? Почему?

Как вы думаете, «пьяный корабль» – это поэтическая метафора или символ? Каково смысловое наполнение этого образа в стихотворении?

Проанализируйте поэтические приемы, которые использует Рембо в 8 – 11 четверостишиях

Какие черты поэзии Рембо дают основания считать его предтечей символистов?

Почему Рембо называл истинного поэта «множителем прогресса»?

Литература для дальнейшего чтения

Балашов Н.И.Рембо и связь двух веков // А. Рембо Стихи. М.: Наука, 1982. С. 185-300.

Балашова Т.В.Французская поэзия XX века. М, 1982.

Косиков Г.К.Два пути французского постромантизма: символисты и Лотреамон // Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора. М.: Изд-во Московского университета, 1993. С. 5-62.

Обломиевский ДД.Французский символизм. М., 1973.

Анализ стихотворения «Пьяный корабль», сделанный Е. Витковским, см. на сайте: http://www.trworkshop.net/faces/vitkovski.htm.

Жорис-Карл Гюисманс

Joris-Karl Huysmans

1848 – 1907

НАОБОРОТ

A REBOURS

1884

Русский перевод М.А. Головкиной (1906), И. Карабутенко (1990), Е.Л. Кассировой под ред. В.М. Толмачева (1995)

Об авторе

Еще один «про$клятый» писатель во французской

литературе конца XIX века, а следовательно, пролагатель новых путей, Гюисманс был сыном голландского художника и француженки, в 20 лет поступил на службу в министерство внутренних дел и проработал там 32 года. Этот чиновник французской тайной полиции Сюрте Женераль и герой франко-прусской войны, удостоенный ордена Почетного Легиона, один из основателей Гонкуровской Академии, ее президент с 1900 года и признанный апологет католической церкви, был в своей художественной жизни сторонником новейших веяний. Его ранние романы в духе Золя отличаются крайним натурализмом; как художественный критик он страстно пропагандировал живопись импрессионистов, особенно близки ему были мистические полотна Гюстава Моро и Одилона Редона. Отвернувшись от натурализма, он создал первые скандальные «декадентские» романы, увлекался черной магией и сатанизмом. Духовная жизнь Гюисманса отразила все фазы смены интеллектуальных настроений во Франции рубежа веков, и полнее всего его парадоксы отразились в самом известном романе писателя «Наоборот».

В «Предисловии, написанном двадцать лет спустя» к изданию 1900 года, Гюисманс вспоминает, как «роман рухнул на литературные нивы, вызвав гнев и изумление. В печати поднялась суматоха. Никогда разом не появлялось столько критического бреда. Назвав меня мизантропом-импрессионистом, а дез Эссента тяжелым шизофреником, благоразумные... выразили возмущение. Другие мастера критики уведомили меня, что я заслуживаю хорошей порки. В Зале капуцинок почтенный Сарсей разразился следующей тирадой: "Пусть меня повесят, если я в этом романе понял хотя бы слово!"». Изумление объяснялось тем, что нежданно появилось произведение, опровергающее основы господствующей поэтики натурализма, представляющее собой гимн утонченной чувственности с налетом мистицизма; гнев критики вскипал от аморализма главного героя.

Роман строится как история жизни последнего потомка древнего аристократического рода герцога Жана Флорессаса дез Эссента. Повествование открывается контрастом между портретами могучих предков, которым некогда принадлежал весь Иль-де-Франс, и анемичностью их равнодушных, безжизненных потомков. Тема вырождения заявлена на первой странице, казалось бы, в натуралистском духе, но в дальнейшем повествовании она не получает развития. В привычной манере романа-биографии повествуется о мрачном и унылом детстве болезненного мальчика, в котором, к счастью, «взяли верх нервы: справились с малокровием и довершили рост». Родители равнодушны и холодны к нему, и предоставленный самому себе в коллеже иезуитов, он занимается только любимыми предметами: латынью, французским и богословием. По достижении совершеннолетия он начинает светскую жизнь, и косность света усугубляет его скуку от «вечного всемирного потопа – людской глупости». Попытки рассеяться среди гуляк вызывают в нем «бесконечную усталость», приводят к раннему истощению, и он решает «удалиться от мира, забиться в нору, и, подобно больному, ради которого под окнами – чтобы не тревожить его – расстилают на улице солому, не слышать грохота колес, упрямый бег жизни». Покупкой уединенного дома в предместье заканчивается Вступление, пунктирно пересказавшее события, которых хватило бы на сюжет полновесного реалистического романа XIX века. К моменту начала основного повествования дез Эссент уже не способен радикально меняться, его личность окончательно сформирована. Автор предложил нам для начала как бы конспект процесса утраты иллюзий. То, на что Бальзаку в «Утраченных иллюзиях» потребовалось три тома, Гюисманс, пятьдесят лет спустя, излагает на пяти страницах Вступления как шаблонную предысторию к собственному, не имеющему прямых предшественников повествованию.

Шестнадцать глав романа описывают добровольное затворничество дез Эссента в его фонтенейском доме, развитие его невроза и невралгий. Завершается роман его вынужденным следованием вердикту врачей – он умрет, если не переменит образ жизни, и герой возвращается в Париж.

Ограничив быт обществом слуг, устроив жизнь так, чтобы не вступать в контакт с человечеством, дез Эссент погружается в себя, потакает всем своим прихотям и причудам. Он ставит своего рода эксперимент, создавая для себя совершенно особую, насквозь искусственную материальную и психологическую среду обитания.