Зарубежная литература XX века: практические занятия

Коллектив авторов

Уже здесь обозначается позиция Гэтсби в обществе богачей как позиция чужака: пользуясь его гостеприимством, эта публика относится к нему с подозрением и снисходительностью (показателен эпизод в библиотеке, где случайный гость поражен тем, что книги там – настоящие), чему, впрочем, сам Гэтсби с его нуворишеской расточительностью и отсутствием вкуса дает все основания. Описание его приемов выдержано в тонах социальной сатиры: «...на виллу являлась целая армия поставщиков. Привозили ...такое количество разноцветных лампочек, будто собирались превратить сад Гэтсби в огромную рождественскую елку. На столах, в сверкающем кольце закусок, выстраивались окорока... салаты, пестрые, как трико арлекина, поросята... жареные индейки, отливающие волшебным блеском золота».

В толпах

гостей, которых радушно привечает Гэтсби, выделяются типажи, как будто разыгрывающие комедию нравов. Особенно впечатляюще выглядит каталог имен, который открывает четвертую главу. В целом же «обычно находился кто-нибудь, кто представлял вновь прибывшего хозяину, и потом каждый вел себя так, как принято себя вести в загородном увеселительном парке. А бывало, что гости приезжали и уезжали, так и не познакомившись с хозяином, – простодушная непосредственность, с которой они пользовались его гостеприимством, сама по себе служила входным билетом».

Еще более явно, чем в кричащей роскоши его приемов, вульгарность и чрезмерность характера Гэтсби раскрывается в его вымышленной биографии, поведанной им Нику: обучение в Оксфорде, богатое наследство, «жизнь молодого раджи», путешествия, охота и коллекционирование драгоценных камней, героизм на полях сражений Первой мировой. В этой биографии правда причудливо переплетается с вымыслом, точнее – с баснословным преувеличением.

Обстоятельства реальной жизни Гэтсби вырисовываются позднее: знакомство в 1917 году бравого молодого лейтенанта с Дэзи – девушкой из общества, их взаимная любовь и разлука сначала поведаны Джордан Бейкер, а затем самим Гэтсби. Важно подчеркнуть, что только исключительные обстоятельства военного времени позволили Гэтсби приблизиться к Дэзи; его офицерская форма автоматически поднимает его в глазах общества. В результате встречи Ника с мистером Вулфшимом становятся ясны криминальные источники богатства Гэтсби; происхождение героя и формирование его характера проясняются в связи с приездом на похороны Гэтсби его отца, бедного пожилого фермера по фамилии Гетц.

Ключевой в создании психологического портрета героя является VI глава, в которой рассказывается, как в «беспредельно эгоцентрической, ...вечно смятенной» душе семнадцатилетнего Джеймса Гетца из Северной Дакоты рождалась выдумка об идеальном Джее Гэтсби, как исподволь крепла в нем «вера в нереальность реального, в то, что мир прочно и надежно покоится на крылышках фей».

Все это – и сколоченное из ничего, обманным путем, состояние, и придуманная взамен собственной судьба – нужно Гэтсби лишь для того, чтобы бросить к ногам Дэзи. Сконцентрированность на мечте и безграничная вера в мечту, в которую он вложил всю свою жизнь и сохранил до самой смерти, – вот что отличает Гэтсби от его нынешнего окружения и определяет его действительное, а не выдуманное или показное величие. Исключительно сложный художественный образ Гэтсби построен как будто на контрасте великого – с одной стороны, и смешного, вульгарного, тривиального – с другой, но при этом четкой границы между двумя этими сторонами нет: одно то и дело перетекает в другое, противоположное.

Собственно, вымыслом (только не обманом, а самообманом) Гэтсби оказывается и его великая любовь: «дело тут было не в ней, а в огромной жизненной силе созданного им образа. Этот образ был лучше ее, лучше всего на свете. Он творил его с подлинной страстью художника... Никакая ощутимая реальная прелесть не может сравниться с тем, что способен накопить человек в глубинах своей фантазии». Той Дэзи, которую так безгранично любит герой, не существует – есть только праздная, в целом удовлетворенная жизнью молодая женщина, жена толстокожего плейбоя Тома Бьюкенена, в голосе которой «звенят деньги».

Образ Дэзи и в чем-то дублирующий и оттеняющий образ ее приятельницы Джордан Бейкер, как и образ Гэтсби, строится на контрастах. В данном случае это контраст видимого и скрытого, подспудного. В отличие от нувориша-выскочки Гэтсби с его роскошью напоказ, элите свойственна легкость, изысканная простота. Дэзи впервые появляется на страницах книги в интерьере собственной гостиной

и в компании Джордан.

Ник, троюродный брат Дэзи, приглашенный Томом Бьюкененом в их резиденцию, вступает

в сияющее розовое пространство, едва закрепленное в стенах дома высокими окнами справа и слева. ...Легкий ветерок гулял по комнате, трепля занавеси на окнах, развевавшиеся, точно бледные флаги, – то вдувал их внутрь, то вдруг вскидывал вверх, к потолку, похожему на свадебный пирог, облитый глазурью, а по винно-красному ковру рябью бежала тень, как по морской глади под бризом. ...Единственным неподвижным предметом в комнате была исполинская тахта, на которой... укрылись две молодые женщины. Их белые платья подрагивали и колыхались, как будто они обе только что опустились здесь после полета по дому.

Невесомая легкость и воздушная грация Дэзи и Джордан блестяще подчеркивается несколькими образами (распахнутые сквозные окна, занавески, «точно бледные флаги»), открытыми ссылками на ветер, зелень и море и ритмическим построением фраз, рисунок которых добавляет сцене движения и передает богатство жизни. Эта невесомость молодых женщин в символическом плане романа может быть прочитана как начало лейтмотива, выражающего легкомысленность и безответственность богатых.

В том же ключе выдержан одобрительный отзыв Ника о Джордан Бейкер: «Смотреть на нее было приятно. Она была стройная, с маленькой грудью, с очень прямой спиной, что еще подчеркивала ее манера держаться – плечи назад, точно у мальчишки-кадета. ...Была в ее походке пружинистая легкость, словно свои первые шаги она училась делать на поле для гольфа ясным погожим утром». «Пружинистая легкость», прямизна и прохладная свежесть – вот впечатление, которое производит эта особая раса счастливчиков от рождения, «бесконечно далекая от изнурительной борьбы бедняков».

Данные качества, впрочем, – лишь стиль поведения, внешний лоск, проявление хорошего вкуса, привитого воспитанием. На деле прохладная свежесть оборачивается холодностью, а декорум аристократизма скрывает пресыщенность и равнодушие, о чем Ник смутно подозревает с самого начала: «Иногда она [Дэзи] и мисс Бейкер вдруг принимались говорить разом, но в их насмешливой, бессодержательной болтовне не было легкости, она была холодной, как их белые платья, как их равнодушные глаза, не озаренные и проблеском желания». На деле Джордан Бейкер «неисправимо бесчестна», а Дэзи, под стать своему бесчувственному, неколебимо самоуверенному мужу, готова с легкостью жертвовать людьми ради собственного душевного комфорта, не случайно они с Томом «прекрасно ладят друг с другом».

Подспудная жизнь четы Бьюкененов драматически подчеркнута в контексте романа, в частности, пространственными оппозициями. Во-первых, это разительный контраст естественной прохлады пригорода с пеклом Манхэттена, где происходит значительная часть действия. В анонимности гигантского города героям удобней скрывать от посторонних глаз свои деловые и интимные тайны. Во-вторых, это описание пригородной свалки, Долины Шлака, открывающее вторую главу романа:

...призрачная нива, на которой шлак восходит как пшеница, громоздится холмами, сопками, раскидывается причудливыми садами... и над этой безотрадной землей... вы различаете глаза доктоpa Т.-Дж. Эклберга. Глаза доктора Эклберга голубые и огромные – их радужная оболочка имеет метр в ширину. Они смотрят на вас не с человеческого лица, а просто сквозь гигантские очки... Должно быть, какой-то фантазер окулист... установил их тут в надежде на расширение практики...

Язык и образы приобретают здесь сюрреалистическое качество, и кошмаром кажутся нарисованные глаза доктора Эклберга, незряче взирающие на пустынный пейзаж. В кульминации романа, в конце главы VIII, те же глаза с рекламы становятся в восприятии одного из персонажей всевидящами очами Господа – это единственное упоминание о Боге в тексте романа. Этот Господь с придорожной рекламы – единственно возможный Господь в Америке 20-х годов, в прямом смысле глядящий на свалку, а в фигуральном – безучастно взирающий на распад моральных, в том числе семейных, ценностей.