Зарубежная политическая лингвистика

Чудинов Анатолий

Р. Гоцци утверждал, что роль метафоры – выдвигать некоторые аспекты описываемого явления и в то же время скрывать другие, которые нужно проигнорировать и забыть [Gozzi 1999: 72]. Однако требования рекламы, диктующие СМИ предпочтение негатива и конфликта, превращают образ внешнего мира (в нашем случае ЕС) в матрицу противостоящих конфликтующих элементов, которые несут негативную нагрузку. Другая, несущая позитивную нагрузку образность (также возможная во фреймах «семья» и «клуб») не была доминантной в рассматриваемых текстах новостей в обеих странах Австралазии. Рассматривая наиболее явные категоризации, мотивированные концептуальной метафорой персонификации, данная работа также ставила целью осветить аспекты, на которые не обращают внимания составители

новостей. Метафоры, как отмечает Ричард Бэйли, не являются неизменными [Bailey 2003], и в идеале составителям новостей и их потребителям приходится иметь дело с устоявшимися, переработанными и «готовыми к употреблению» образами.

Верно то, что метафоры «haute-couture», скорее всего, не будут регулярно встречаться в текстах ежедневных новостей. Ограничения при составлении новостей обусловлены и мастерством журналистов, и тем, что читатели новостей предпочитают знакомые и узнаваемые образы, а также их нежеланием заново категоризировать уже установленные ментальные структуры [см., напр., Boulding 1956: 6–7]. Эти ограничения усложняют включение в дискурс новостей менее известных образов. Однако такое постоянство использования образов конфликта и негатива при изображении расширения ЕС может надолго оставить отпечаток в общественном мнении и таким образом способствовать созданию стереотипа. Под стереотипом мы понимаем концепт, который одна социальная группа часто использует, говоря о другой группе, чтобы оправдать определенное дискриминирующее поведение. Р. Гоцци отмечает, что концептуальные метафоры персонификации могут «создавать ошибочное чувство о преднамеренности и сплоченности сложных мероприятий внешней политики и дипломатии, которые, в конце концов, являются результатом множества конфликтов групп и интересов» [Gozzi 1999: 63].

Исторически, экономически и культурно десять новых государств ЕС имеют мало общего с Австралией и Новой Зеландией. Хотя в обеих странах имела место иммиграция из этих новых государств-участников ЕС, количество иммигрантов (по сравнению с другими европейскими странами) невелико. Идеологические отличия между двумя тихоокеанскими государствами-членами Организации по экономическому сотрудничеству и развитию и восемью в прошлом коммунистическими странами Центральной и Восточной Европы мешали более тесному политическому, экономическому и культурному взаимодействию в годы холодной войны. В отношении торговли ни Австралия, ни Новая Зеландия не старались развивать связи с бывшими социалистическими странами. Исключения здесь – Мальта и Кипр: являясь членами Содружества, они традиционно имели больше связей с Австралией и Новой Зеландией.

При том что личное общение австралийцев и новозеландцев с жителями новых государств ЕС происходит в малой степени, новости в СМИ остаются основным источником информации о Евросоюзе [Chaban, Holland 2005]. Мы полагаем, что образность, рассмотренная в данной работе, влияет на отношение общественности и Австралии, и Новой Зеландии к взаимодействию их стран с расширяющимся Евросоюзом. Например, изображение ЕС в образе членов (которым присущи снобизм и избирательность, которые осторожны в связях) клуба, куда ограничен доступ, передает идею, что у чужаков могут возникнуть трудности, если им понадобится войти в «крепость Европу». Подобно этому образы ссорящейся семьи передают идею, что у чужаков есть шанс оказаться вовлеченными во внутренние драки в ЕС.

Однако противоречие, обнаруженное на макро-и микроуровне метафорического моделирования, показывает, что существует и другая основа общественного восприятия. «Семья» ЕС все-таки поделилась своим «общим домом», иногда открывая двери, обнимая новичков и устраивая празднования в их честь. Десять новичков были показаны полными энтузиазма, энергии и бодрости, и они могли оживить старый ЕС. Более того, противоречивость метафорических образов позволила дискурсам СМИ Австралазии передать идею того, что Евросоюз все-таки имеет значение для Тихоокеанского региона. Хотя 25 государств-участников Евросоюза изображались физически нездоровыми, они не были показаны переносчиками инфекционных заболеваний, опасных для других стран. Иногда увеличенный

Евросоюз изображался слабым, больным, лишенным энергии, но ни в коем случае эти болезни не переносятся им за пределы союза. Может, Евросоюз и был показан погруженным в негативные эмоции паники и страха, но эти эмоции не отражались на других странах. Более того, было отмечено, что стремления ЕС к изменениям поощряются другими государствами (в нашем случае Австралией и Новой Зеландией). Не удивительно, что образы романтических отношений вошли в новости, освещающие расширение, именно в контексте семейных отношений.

Заключение

Евросоюз, занимаясь созданием внутреннего «бренда» (что важно для его граждан), не придает должного значения общественному мнению зарубежных стран. В данной работе показана специфика образа ЕС в зарубежном восприятии. В мире все более складываются стереотипы расширенного Евросоюза, об этом свидетельствуют рассмотренные выше два случая репрезентации расширения Евросоюза средствами концептуальной метафоры персонификации. Драматичная и сильная образность – результат этой концептуализации, так же как и прагматические импликации, возникающие при использовании этих образов в региональных публичных дискурсах, показывает необходимость систематического и регулярного анализа репрезентаций ЕС во всем мире. Без этого публичная дипломатия Евросоюза, «Золушка в мировой деятельности ЕС» («the current Cinderella of the EU's global engagement»), рискует никогда не попасть на «бал» международных отношений.

ЛИТЕРАТУРА

Bailey R. Conceptual Metaphor, Language, Literature and Pedagogy // Journal of Language and Learning. 2003. Vol. 1, № 2.

Boulding K.E. The Image: Knowledge in Life and Society. Ann Arbour: The University of Michigan Press, 1956.

Brostrdm S. The Role of Metaphor in Cognitive Semantics. Lund: Lund University, 1994.

Chaban N., Holland M. (eds). The EU Through the Eyes of the Asia-Pacific: public perceptions and media representations. NCRE Research Series No.4. University of Canterbury: NCRE, 2005.

Glynn D. Love and Anger: the Grammatical Structure of Conceptual

Metaphors // Style. 2002. Vol. 36 (3).

Gozzi R. The Power of Metaphor in the Age of Electronic Media. Cress-kill, NJ: Hampton Press Inc, 1999.

Lakoff G. Metaphor in Politics. An Open Letter to the Internet. <http:// philosophy.uoregon.edu/metaphor/lakoff-l.htm> – 1991.

Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago: University of Chicago, 2003.

Leary D.E. Naming And Knowing: Giving Forms to Things Unknown //

Social Research. 1995. Vol. 62(2).

Leerssen J. National identity and National Stereotype. <www.hum.uva.nl/ images> – 1998.

Manners I., Whitman R. Towards Identifying the International Identity of the European Union: A Framework for Analysis of the EU's Network of Relationships // European Integration. 1998. Vol. 21.

Santa Ana O. 'Like an Animal I was Treated': Anti-Immigrant Metaphor in US Public Discourse // Discourse and Society. 1999. Vol. 10(2).

Рекомендуемая литература

Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.

Будаев Э.В., Чудинов А.П. Метафора в политической коммуникации. М.: Флинта: Наука, 2008.

Будаев Э.В., Чудинов А.П. Риторическое направление в исследовании политической метафоры // Respectus Philolo-gicus. 2006б. № 9(14).

Вежбицкая А. Антитоталитарный язык в Польше // Вопросы языкознания. 1994. № 4.