Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной
Шрифт:
В штабе 6-й армии копились тревожные донесения, нервы у ее командиров были «напряжены до предела»: по всему было видно, что в ближайшее время начнется советское контрнаступление.
В ночь с 18 на 19 ноября 1942 года Борису Еремину было приказано построить личный состав эскадрильи и зачитать обращение Военного совета Сталинградского фронта. Людей разбудили, никто ничего не объяснял, и, пока строились, то и дело раздавались недоуменные голоса: «Что случилось?», «Почему строят?». Но, когда Еремин начал читать, смысл обращения сразу стал понятен каждому: фронт подтянул все ресурсы и переходил в наступление. У Еремина в горле, когда он дочитывал, стоял комок: он уже четыре месяца провел здесь, живя в постоянном страшном напряжении. Шла борьба не на жизнь, а на смерть, один за другим гибли товарищи. И вот наконец наступление! Еремин мог понять людей, которые, услышав зачитанный им приказ, «ликовали, плакали, кричали “ура”», он и сам переживал ту же бурю эмоций, «тут смешались боль утрат, тяжелые воспоминания и надежда на победу». [347]
347
Еремин
Старшины в наземных войсках выдали солдатам чистое белье. Апатия спала: ясность всегда лучше безвестности. «Наконец-то наступаем! Дымили кухни, выдавали горячую пищу, жизнь продолжалась». [348]
Через четыре дня после начала операции «Уран» удалось замкнуть кольцо вокруг 6-й германской армии под командованием Паулюса. Пойманные в гигантский котел немецкие части ждали приказа на прорыв, который так и не был отдан. «Ждите, — приказал Гитлер, — к вам обязательно придет помощь». Неудачная попытка прорыва котла извне была сделана только во второй половине декабря. Четверть миллиона немецких солдат и офицеров оказались заперты, частью в разрушенном Сталинграде, частью в степях около города, большинство без каких-либо запасов (обозы были потеряны при отступлении), без теплой одежды. Тем, кто оказался в степях, пришлось совсем туго: в городе можно было отсидеться в подвалах, найти хоть какие-то припасы. Тем же, кто остался в степи, не оставалось ничего другого, как вырыть себе норы — примитивные землянки или просто норы в снегу, если копать землю не было возможности. Отапливать было нечем: дрова — доски от разрушенных домов — имелись только в Сталинграде. Продовольствие гибнущей 6-й армии доставляли теперь только по воздуху.
348
Фиалковский Л. Указ. соч. С. 260.
В Красной армии и в советском тылу царило приподнятое настроение, ждали, когда советские войска доберутся до немцев в котле. «Наземники» поставили своим войскам задачу «дожать» противника, командиры ВВС — перекрыть окруженным немецким частям снабжение по воздуху. Тимофей Хрюкин, командующий 8-й воздушной армией, сформулировал основную задачу для истребительных полков: не дать немцам снабжать окруженную группировку, сбивать все транспортные самолеты, без которых четверть миллиона немецких солдат в котле обречены на голодную смерть.
Даже без советских истребителей полностью снабжать окруженную немецкую группировку по воздуху было невозможно. Требовалась ежедневная доставка 700 тонн грузов. Геринг, зная, что доставить такой объем нереально, тем не менее заверил Гитлера, что это будет сделано. Командующего немецкой транспортной авиацией, который заявил, что его самолеты смогут в лучшем случае доставить в день 350 тонн, не стали слушать. В погоне за цифрами задействовали все транспортные и бомбардировочные части люфтваффе, взяли самолеты из летных училищ, хотели даже использовать планеры.
В котле ждали посланцев с неба, которые могли принести продукты, боеприпасы, горючее, больше половины которого, впрочем, расходовалось самими транспортными самолетами. Погода не баловала. В самый удачный день воздушного моста, 7 декабря, в котле приземлилось 135 самолетов, доставивших 362 тонны грузов. А 9 декабря из вылетевших с грузом 157 самолетов не смог приземлиться ни один. [349] Окруженные немецкие части получали по воздуху не более одной пятой необходимого минимума. Из-за нехватки боеприпасов танки и артиллерия бездействовали или использовались неэффективно, а на солдат надвигался голод. В декабре рацион хлеба на передовой сократился до двухсот граммов хлеба в сутки, а в тыловых службах — до ста граммов. [350] Всеобщую зависть вызывали части, имевшие лошадей, которые стали единственным источником мяса. У людей, принимавших самолеты, появилась привычка постоянно прислушиваться: звук авиационных моторов становился в ясные морозные дни звонким, сразу поднимая настроение, как хорошая музыка. Каково же было их разочарование и возмущение, когда у долетевшего до них и благополучно приземлившегося самолета оказывался совершенно не тот груз, которого ждали: часто бесценный тоннаж использовался, по мнению немецких военнослужащих, «нецелесообразно, если не сказать вредительски». Вместо хлеба и муки, которых так ждали, из очередного самолета могли выгрузить десятки тысяч комплектов старых газет или солдатских памяток от управления военной пропаганды, или кровельный толь, или пряности, или подворотнички.
349
Корнюхин Г. В. Советские истребители в Великой Отечественной войне, электронная версия.
350
Видер И. (Joachim Wieder) Катастрофа на Волге. Воспоминания офицера-разведчика 6-й армии Паулюса, электронная версия.
Русские быстро выделили истребительные части специально для охоты за транспортными самолетами. По мнению летчиков 8-й воздушной армии, это была «веселая работа». Немецкие транспортные самолеты летали с прикрытием небольшого количества истребителей, иногда вовсе без прикрытия, и наконец-то советские летчики смогли взять реванш. Главный аэродром окруженной группировки в поселке Питомник в ста километрах от Сталинграда вскоре сосредоточил на себе внимание
Немцы начали переходить на одиночные и ночные вылеты, летать группами становилось слишком опасно. Значительная часть из еще имевшихся у немцев транспортных самолетов была потеряна в результате прорыва 24-го танкового корпуса к авиабазе Тацинская, и оборонявшимся в котле немецким частям стало совсем тяжело. Им также пытались сбрасывать грузы на парашютах, но огромные картонные «сигары» частенько сносило на позиции советских войск, которые были очень довольны, получая невиданные подарки: немецкий шоколад, ветчину и колбасу, сигареты, французский коньяк. «Посылкам» со снарядами радовались меньше.
Комиссар 85-го истребительного авиаполка Панов, выживший в боях 1941 и 1942 годов, которые он и его товарищи проводили на устаревших истребителях, видел, что превосходство в воздухе наконец-то, после таких потерь, переходило к советским летчикам. Но, думая о летчиках немецких транспортных самолетов, с которыми сейчас боролся, он не мог не признать, что вообще-то они совершали «героические подвиги», летели «днем и ночью в самоубийственные рейсы через бескрайнюю снежную пустыню». [351]
351
Панов Д. П. Указ. соч., электронная версия.
Помимо вылетов на перехват бомбардировщиков, летчикам авиадивизии генерала Бориса Сиднева частенько в те дни приходилось сопровождать штурмовики, в том числе вылетавшие на штурмовку войск и техники, собранных Паулюсом для прорыва из котла навстречу Манштейну. Цель «не нужно было искать», в такой мороз немцы не могли не демаскировать себя дымом, пытаясь хоть как-то согреться. Да и спрятаться в голой степи, где только вдоль оврагов росли деревья и кустарники, практически невозможно. Командиры штурмовиков ставили цели своим эскадрильям, отводя каждой свой овраг, свое скопление немцев. Прилетавшие на выручку «мессеры» несложно было отпугнуть. Для таких летчиков, как Борис Еремин, как Дмитрий Панов, воевавших с сорок первого, переживших унизительные поражения и потерявших чуть ли не всех товарищей, с которыми начинали войну, это была уже другая война. «Веселая война», — характеризовал те вылеты Панов, только в сердце все равно была боль: «Но сколько нам пришлось выстрадать до этого веселья!» «Веселье» было страшным, но как закалились страданием сердца! Уходя от оврагов под Сталинградом после таких штурмовок, Панов смотрел назад. Дно оврагов было густо усыпано телами немецких солдат. [352]
352
Панов Д. П. Указ. соч., электронная версия.
К этому периоду относится письмо Раисы Беляевой подруге: «…Женька дорогая, я уже на самом настоящем фронте. Мечта моя сбылась… На фронте сбила двух истребителей противника, один раз сбили меня, выпрыгнула из горящего самолета на парашюте… Женя, все мои думы, мысли связаны с любимым. Хотела бы только одного — идти в бой за родину, за счастье многих людей, за нашу близкую встречу с ним на освобожденной от стервятников земле». [353]
Много лет спустя Маша Кузнецова — единственная из четверки Беляевой, кто вернулся с войны, удивлялась тому, что даже в такой тревожной обстановке они «умели радоваться жизни». [354] Молодость брала свое. Летчики часто собирались, чтобы попеть любимые песни, заводили патефон, «и по степи, изрытой воронками, неслись звуки фокстротов и танго, звучали модные тогда “Брызги шампанского” и “Рио-Рита”. Кто-нибудь брал баян, и отплясывали “цыганочку”». Катя Буданова танцевала не хуже, чем ее подруга Литвяк, только любила подурачиться, если на танцы кто-то приводил местных девушек: приглашала девушку на танец, представляясь Володей. Девушки сразу влюблялись в красивого летчика в хорошо сидящей форме, с буйными кудрявыми волосами, показывавшего в широкой улыбке красивые зубы. Однажды Катя, хохоча, рассказывала о том, чем закончились танцы с местной девчонкой. Продолжая играть роль бравого кавалера, она пошла проводить девушку. Но, дойдя с «Володей» до своего дома, та не спешила прощаться. Катя, у которой замерзли ноги, не знала, как ей сбежать. В конце концов, когда девушка «полезла целоваться», Катя в ужасе кинулась прочь. [355]
353
Полунина Е. К. Указ. соч. С. 116–117.
354
Овчинникова Л. Указ. соч.
355
Краснощекова В. Н. Интервью автору. Январь 2011.