Защита Отечества
Шрифт:
– Хлопцы, к нам гости, – плохо подчиняющимся голосом прохрипел Скиба.
Казаки мгновенно собрались возле своего командира и, обнажив оружие, изготовились к предстоящей сечи. Не упуская из глаз здоровенного Ваньку, Никита принялся вслух оценивать сложившуюся обстановку.
– Грамотно заперли нас со всех сторон эти черти. Без хитрого манёвра вряд ли обойдёмся. Действовать, хлопцы, будем как в прошлой турецкой войне. Помнишь, Василь Петрович, мы тогда важного эфенди в плен взяли. Сегодня, правда, не тот день. Действовать будем как тогда, но брать в плен уже никого не станем.
После этих рассуждений Скиба опустился на колено. Василь зашёл сзади и замер. Когда до верзилы-разбойника оставались считанные метры, Дорошенко легко заскочил на скибины плечи. Тот словно пружина, распрямился во
Василь подошёл к человеку, одетому как запорожский казак, лежащему вниз лицом на земле и хотел за плечо развернуть его на спину, но тут неожиданно мертвец ожил. Резко ударил растерявшегося Дорошенко кинжалом в грудь. Василь запоздало отреагировал на молниеносное движение руки разбойника. Лезвие острого клинка вскользь прошло по броне под рубахой. Распороло вдоль широкий рукав и на излёте задело не защищённую ничем руку выше локтя. Василь отпрянул в сторону, зажав правой рукой глубокую рану. Хома проворно вскочил на ноги и огромными прыжками бросился в сторону коней. Никита в это время приводил в чувство Андрийку. Преследовать самозванца не стал, а выстрелил в него из пистоля. От громкого выстрела Андрийка открыл глаза. Подоспевший Дорошенко подмигнул ему озорно глазом. Разорванный рукав его рубахи быстро напитывался кровью.
– Вспомнил я его, атаман, – Василь кивнул в сторону только что убитого Хомы. – С Яика он. У нас в Сечи у Осипчуков в Васюринском курене квартировал. Сам Тарас ушёл за Дунай, а этот гад в лихие люди подался.
Никита в ответ лишь безразлично махнул рукой. С отеческой нежностью заглянул в глаза поднявшемуся на ноги Андрийке, и только затем пересчитал всех своих людей.
– Слава Богу, все целы, – с нескрываемой гордостью произнёс Скиба.
– Клим, – обратился Никита к пожилому казаку, заботливо поправляющему подпругу на своём коне. Сдерживая улыбку, глянул в полные слёз глаза Андрийки и, сделавшись вдруг серьёзным, продолжил свою прерванную мысль: – Посылай почтарём донесение. Пускай наши в сторону Гвардейского села немедля направляются. Там место получше будет. Сейчас только Петровича перевяжем и по коням, хлопцы.
Голубь взвился в небо. Казаки вскочили на своих коней. Некоторое время расчётливо поплутали по лесу и только перед самой дорогой остановились, чтобы снять с копыт разгорячённых животных кожаные мешочки. Вскочили вновь в сёдла и, прижавшись к гривам своих скакунов, понеслись во весь дух в сторону села.
Митя всё видел. Именно такой исход разбойничьей вылазки он себе заранее представлял. Смерть лесных дружков, с которыми ещё совсем недавно делил хлеб насущный, он воспринял без всякого потрясения. И только распластанное тело Хомы Окуня, с груди которого его бывшие товарищи сорвали крест Господень, вызвало на слегка побледневшем чисто выбритом лице Мити что-то вроде горькой усмешки. Совладав со своими совсем не православными чувствами, приняв на лицо смирение, Митя трижды перекрестился.
«Многим сегодня уже не суждено будет собраться к ужину в нашем логове», – с сожалением подумал он. «Да и оно всё к лучшему», – успокоил себя Митя.
Ловко подхватил с земли котомку и уверенно зашагал в сторону плавней, в густых камышах которых ждала его лодка. Решительно оттолкнулся от берега и, налегая на весла, направил свою небольшую плоскодонную посудину в сторону нужной протоки. На полпути остановился. Перевёл дух. Внимательно осмотрелся по сторонам. На некоторое время замер, внимательно прислушиваясь ко всяким подозрительным звукам. Но вокруг было тихо и спокойно. Только неугомонный гнус, жаждущий человеческой крови, пролетая рядом с Митиным ухом, звоном малюсеньких крылышек изредка нарушал устоявшуюся
Не теряя времени напрасно, Митя быстро сменил одежду. Поверх старой аккуратно положил подзорную трубу и пистолеты. С кинжалом старинной работы расставаться не пожелал. Спрятал его за портянкой на правой ноге. После тесных сапог ноги в просторных чунях просто блаженствовали, придавая всему телу необычную лёгкость. Достал из котомки зеркальце на длинной ручке и долго изучал своё лицо. К чисто выбритым щекам своим привыкал постепенно. Открывшиеся свету родные черты лица всё больше и больше нравились ему. Насмотревшись в зеркальце, безжалостно бросил его на пистолеты. Всё увязал в тугой узел и без всякого сожаления бросил за борт лодки. Задержал пристальный взгляд на пузырьках воздуха, подымающихся из толщи чёрной воды. Непроизвольно задумался. Светлый образ матушки согрел его сердце. Вспомнил и отца, преуспевающего купца, да непоседливых сестрёнок-близняшек. Расплывшись доброй улыбкой, вдруг неожиданно для самого себя подумал, а кого из девчонок всё же больше любил. Оказалось, что старшенькую. Спохватился. Без всякого желания прогнал прочь сокровенные мысли. Злое раздражение вызвало у Мити гримасу. Искоса глянул на солнце, перевалившее на небосклоне за полдень и, развернувшись лицом на запад, прямо в лодке принялся усердно молиться, раскачивая её поклонами. После молитвы порылся в котомке и извлёк оттуда тряпицу. Бережно развернул её. Нашёл глазами подходящий засушенный ядовитый грибок и сунул его в рот. Остальные равнодушно стряхнул в воду. Схватил в руки весло и яростно заработал им. Вскоре пристал к берегу. Прихватив котомку, ловко спрыгнул на землю. Бросил уже ненужное весло в медленно отходящую от берега лодку. Быстро взбежал на пригорок. Разгоняя птиц, ос и ящериц, утопая подошвами чуней в мягком чернозёме, пересёк вдоль поле, засеянное подсолнечником. Срывая на пути липкую паутину свободной рукой, прошёл сквозь густую лесополосу и вышел, наконец, на дорогу. Прилёг на её обочине. Съеденный часом раньше ядовитый грибок начал действовать. Митя закрыл глаза и в позе рухнувшего на землю от изнеможения человека замер. Вскоре до его слуха донёсся лай собак и скрип колёс. Как только вокруг него засуетились люди, сознание оставило его.
Не доезжая по ходу дороги полторы версты до села Гвардейское, обоз переселенцев остановился возле озера. Живо распрягали утомлённых длинным переходом животных и щедро поили их водой. Затем, надёжно спутав им передние ноги, отпускали пастись на никем ещё не топтаный луг. Внутри огромного круга, выстроенного из многочисленных повозок, словно грибы после слепого дождика, вырастали разноцветные шатры. Дым костров возле них струился в небо. Людские голоса, стук топоров слышны были издалека. В этом разумном человеческом муравейнике всем находилось посильное дело.
Безусые юнцы под присмотром Андрийки купали в неглубокой заводи боевых коней. Сам он не принимал в этом деле участия. Сильно болела голова. Заплывший огромным синяком глаз иногда дёргался. Онемевшая левая часть лица казалась чужой. Он с трудом вертел в разные стороны головой, стараясь не упустить здоровым глазом протекающую возле себя картину жизни. Иногда строго прикрикивал на расшалившихся пацанов, и те, тут же присмирев, ещё яростнее принимались тереть щётками бока фыркающих от удовольствия коней. Через силу отхлёбывая из крынки отвар терпких целебных трав, Андрийка с отвращением кривился, словно пил отраву. Головная боль постепенно отступала, но настроение по-прежнему оставалось весьма скверным.
Со стороны села Гвардейское по озеру подплыли на лодке два местных мужика. Держались они перед пришлыми людьми с достоинством. На правах знатоков здешних мест указали Дорошенкам, притащившим на берег лимана волокушу, рыбное место. Сами завезли на своей лодке рыболовную снасть, правда, тащить сеть из пучины вместе со всеми не стали. Присели в сторонке, чинно курили и о чём-то негромко перешёптывались. Вскоре волокуша вышла на мелководье, в её мотне от обилия рыбы вскипела вода. Огромные рыбные чушки, спасая свои жизни, перепрыгивали через поплавки. Рыбаков, тянущих верёвки, охватила неистовая страсть. Хуторяне, поддавшись всеобщему азарту, бросили на землю недокуренные цигарки и тоже схватились за верёвки.