Защитник и Освободитель
Шрифт:
— Ну да, ты все уши им истоптал: общими силами перекрыть движение одного, ближайшего к нам корпуса. Быстренько их разбить и броситься вдогонку за вторым. А где гарантия, что мы не увязнем? Тогда второй корпус успеет ударить нам в тыл или бросит его и пойдет на беззащитный Эолгул. Сам же говорил, что Великие Шаманы смогут еще раз выйти не раньше, чем через месяц.
— Да у нас и без них есть чем удивить!
— Нисколько не сомневаюсь! Но Рахмангул в том не уверен. Я его прекрасно понимаю. Генеральное сражение на заранее занятых, подготовленных нами позициях. Силы примерно равны,
— Не откажутся, — уверенно сказал «триумфатор Далора», — и командующий, и главный маг подтвердили слова Вольмара. В сборных армиях редко отступают от согласованных планов…
— Мои слова, — серьезно произнес Леон, — молодец, Русчик, запомнил. Хвалю.
— Леончик! Ты никак пошутил? — делано-удивленно произнес Рус, на мгновенье замешкавшись от резкой смены темы. Не умел старый друг шутить. Только в экстремальных ситуациях мог высказать что-нибудь остроумное.
— А что, получилось? — переспросил ученик Хранящих. Это уже совсем в еврейском духе. Ой, здесь говорили в «кушинарском». Многие не ведали о том народе, но слово в обиходе активно использовали.
Пиренгуловский зять, а за ним и сам Леон расхохотались. Рус унял раздражение. Друг сделал свое дело — разложил мысли Рахмангула по полочкам. Только об одном он не подозревал, о нежелании княжеского сына встречаться со своим зятем. Это тоже сыграло роль в перемене планов и Рус думал об этой причине, как об основной. Потому и бесился. Ошибался. Не до такой степени Рахмангул его боялся, чтобы совсем потерять голову.
Стояла теплая летняя ночь. Небо заволокла невесомая дымка, суля на завтра безветренный день. Эол, уставший за последние декады, отдыхал, набираясь сил. Безмятежно спали и двое друзей. Теплые блики огня, смешавшись с холодным блеском ночного светила, играли на лицах обоих, проявляя замысловатую смесь спокойствия и тревоги…
Городок Баламбор, был по-сути большим поселением оседлых кочевников-хлебопашцев. Десяток добротных каменных одно-двух этажных домов с большими садами и хозяйственными пристройками, перемежался с массой бедных глинобитных сооружений. Была центральная храмовая площадь, вокруг которой расположились четыре маленьких храма: Эола, Геи, Гидроса и Лоос. Последний — запущенный, с трухлявым деревцем, торчащим из открытой крыши бывшего алтаря. На травяных обочинах узких улочек паслись гуси, из-за заборов доносился собачий лай, слышалось блеяние коз и другой непонятной скотины растревоженной проходом тирских войск.
Армия Руса пришла, согласно договоренности со ставкой, на день раньше армии Рахмангула. Пока воины ставили загородный лагерь, Рус, Леон, Отиг, командир кавалерийского корпуса полковник Кортагул и командующий пехотными частями полковник Акбур выехали на рекогносцировку. Закончили перед самым закатом, определившись с основными позициями. Но окончательное решение, конечно же, за Рахмангулом.
На въезде в поселок высшее воинское начальство поджидала пятерка наиболее уважаемых, и соответственно
— Господин командующий, — смело обратился он к голодному Русу, когда тот еще только приближался к местным жителям, — твои интенданты требуют овса для единорогов, а боги видят — у нас нет столько! Мы всей душой для наших защитников, но не имеем. И так порезали почти всех гусей, отдали сто борков. Куда больше? Мы исправно платим казне… — вслед за ним в этом же плане заговорили и остальные четверо.
Пиренгуловский зять остановил Воронка рядом с кобылой старосты. Единорог, не теряя времени, приступил к заигрыванию, а Рус ответил:
— Помилуй, уважаемый…
— Гафул, — толстячок с достоинством поклонился. Живот не помешал.
— Гафул. Интенданты, скажу по секрету, такая сволочь, что… лучше с ними не спорить. Тише, уважаемые! — остановил поднявшееся возмущение, — завтра придет обоз и приведет его наследник Рахмангул, вот с ним и решите вопросы по расчету или возмещению. Я в этом не силен. А пока наскребите, пожалуйста, — это слово снабдил своей знаменитой звериной усмешкой, от чего баламборские старшины замолкли окончательно, — хоть по нескольку пригоршней для каждого животного. Они, бедные, двое суток скакали галопом, а дабы облегчить их участь нам пришлось оставить корм. Траву похватают и летят. Войдите в положение! — и снова «улыбнулся».
— Найдем, господин командующий, — городской голова оправдал название своей должности — опомнился первым. Правда, заговорил с хрипотцой.
— Вот и славно, а то мы голодны, как волки. Скачите к интенданту, — с этими словами хотел и сам сорваться в давно устроенный лагерь, как вспомнил удивление полковника Кортагула: «Я в том году здесь был, господин командующий, везде рос хлеб. Нынче едва ли половина полей посажена. Смотри, господин Рус, кругом бурьян».
— Да, вот еще что, — услышав начало новой речи, глава поселения живо развернул свою кобылу, — мы заметили поля у вас пустуют… не пояснишь почему? Не из-за Лоос, надеюсь?
— Хвала богам, то, что засеяли неплохо растет и без помощи лоосок… ну-у сорняков поболе, некому их извести. Но раз Боги решили, что она лишняя, то кто мы такие, чтобы это оспаривать? Они, лооски, противными были… я не о красоте веду речь. Хитры и коварны, до мужчин охочи. Срам один. Правильно их Боги наказали. Но с другой стороны и польза от них…
— Ты мне не о лоосках, а про бурьян ответь! — перебил его Рус, — я голоден и зол. — Говорил и сам не понимал: «чего я так вцепился за эти сводки с полей»?
— Так рабы проклятые! — выкрикнул Гафул давно наболевшее и опомнился. Продолжил спокойней, но не менее уверенней, — лоосками прокляты, это все знают. Как метки пропали, так и побежали все как есть! Деток малых своих не пожалели — в пятно нелюдей потащили! На гибель себе, не иначе. Кого словить сумели, пришлось на цепь садить. А это дело?
Рус заиграл желваками, но пересилил себя — не место и не время. После собственного лоосского рабства, после ошейника Грации он терпеть не мог любые формы этого явления.