Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку
Шрифт:
– И еще кое-что, пока не забыл. – Дима встал, взял с моей тумбочки телефон и, пока я не успела среагировать, набрал комбинацию цифр. Когда у него в джинсах запиликал мобильник, мой рот приоткрылся от удивления, а руки взметнулись вверх. Но это была скорее радость, чем возмущение его наглостью. – Теперь все.
– Вот… – Хотела ругнуться я, но сдержалась.
– Я тоже, – подмигнул Димка и направился к двери, возле которой уже стояла с полотенцем наперевес растерянная мама.
– Поговорим на улице, – буркнул Пашка под ее испуганным взглядом и хлопнул входной дверью.
Из
– До свидания, Елена Викторовна. – Наконец, сказал он.
– Пока, Димочка! Приходи еще… всегда рады.
– Обязательно.
И прерывая звуки его легких шагов по ступеням, дверь закрылась. Я откинула одеяло и метнулась в гостиную, внутри у меня все клокотало от волнения.
– Маша! – Послышались торопливые мамины шаги позади. – Тебе же нельзя!
– Мама, мамочка, ну зачем ты ему позволила?! – Дрожащими руками я открыла балконную дверь. Может, удастся что-то увидеть или услышать. Всхлипнула испуганно и прежде, чем выйти наружу, обернулась к ней. – Что же теперь будет?
– Сумасшедший дом. – Она остановилась возле балконной двери. Глядя, как я бросилась на колени и припала к щели между обшивками, вздохнула. – Куда с температурой? Дочь! Не хватало тебе еще простыть, доведешь до пневмонии!
– А мне все равно!
Пашка уже стоял у подъезда, пиная носком кроссовка бордюр. Руки в карманах, плечи ссутулены: даже с такого расстояния видно было, как напряжены его скулы, по которым бегали желваки.
Чертов псих! Нет, вот реально. Я ведь уже не маленькая девочка, чтобы отгонять от меня всех людей мужского пола. Или он мне сам собрался выбирать женихов? До старости. Только тех, что ему придутся по нраву. Лучше бы кончал дурью маяться, работу нашел и колледж не прогуливал.
Наша детская привязанность из-за его буйного нрава давно улетучилась: прошли те времена, когда мы друг за другом ходили по пятам, делились последним куском бабушкиного пирога и без раздумий кидались в реку, чтобы подать руку помощи или спасательный круг.
Только Пашка готов был так же, как и всегда, сломя голову ринуться защищать меня, не понимая, что защиты больше не требуется. И я не понимала маму, опять стоявшую и смотревшую безучастно.
Сколько бы шишек брат не набил, останови она его хоть раз?
– Чего ты боишься? – Донеслось вдруг из-за спины.
– А ты как думаешь? – И тут из меня полился поток обид, накопившихся за все эти годы. – Самой вот не надоело его оправдывать? Пашенька такой вспыльчивый, такой ранимый. Он же рос без отца. А я, мама? Я? Каменная, да?! Почему мои чувства тебя никогда не беспокоили?!
Я сказала это тихо, но вложив ударную дозу злобы и разочарования, и тут же пожалела. Пальцы с силой впились в бетонное ограждение балкона и побелели. Прижавшись носом к отверстию, я наткнулась на Пашкины глаза, устремленные вверх. Услышал он меня или просто смотрел на окна – мне уже было все равно.
Мама молчала. Волна жгучего стыда накрывала меня, как цунами. Я обернулась и увидела, что она отступает назад, качая головой: полотенце прижато к груди,
– Ты не права, – выдавила она, опуская руки вдоль тела, словно безвольные плети.
– Мам, ну почему ты позволяешь ему так себя вести? Со мной, с тобой? – Я встала, распрямляя спину.
Собственно, отчего мне нужно прятаться? Хочу и смотрю.
– Этот мальчик… так важен для тебя? Да?
Подул ветер. Не по-весеннему прохладный и хлесткий. Я перегнулась, стараясь рассмотреть выход из подъезда, потому что Пашкин взгляд теперь устремился именно туда.
– Не знаю, мама.
– Ты звала его во сне. – Ее голос звучал скорее одобрительно, чем разочарованно.
– Правда? – Чуть тише спросила я, чувствуя, как жар снова поднимается к голове.
Не думала, что могу так – звать кого-то в горячечном бреду.
– Да. – Выдохнула мама. – Когда он мне представился во дворе, я даже не удивилась. Хороший такой мальчишка: ходит, растерянно смотрит на окна. Видимо, хорошо ты его звала, что он почувствовал и пришел.
Тут из подъезда вышел Дима, и мое сердце в тревоге забилось еще сильнее. Стихли звуки машин, шум ветра и деревьев, и мои мысли устремились к нему, к человеку, за которого так переживала. И кровь по венам потекла, кажется, еще быстрее.
Он ступал медленно, расслабленно. Смотрел брату прямо в глаза – похоже, совсем не переживал. И это меня заставило напрячься еще сильнее. Я уставилась вниз, ловя глазами каждое движение обоих.
Калинин подошел ближе к Паше – медленно. Нет, очень медленно, как в замедленной съемке достал из кармана куртки тонкую пачку, вынул сигарету, пошарил в поисках зажигалки, нашел и, наконец-то, неспешно прикурил. Никуда не торопился или просто делал вид, что спокоен. Возможно, краем глаза и видел меня, стоящую, как часовой, на балконе, но виду не подавал.
Он смотрел на Пашку и… улыбался. «Нет, нет!»
Не делай так!
Я знала, что это взбесит брата еще сильнее.
Вся превратилась в слух, затаила дыхание, забыла про температуру и недомогание. Что мне эта хворь по сравнению с тем, что творилось внизу? Сейчас Суриков покажет своих демонов: сцепится с новеньким, и наши отношения с Димой окончатся, так и не начавшись. Хотела ли я этих отношений? Думаю, ответ сейчас становился для меня очевидным.
– Слушаю внимательно. – Выпуская в сторону белое облачко дыма, произнес Калинин.
И я застыла, наблюдая, как колышутся на ветру пряди его черных волос. Странный парень. Такой далекий и близкий – словно из другого мира. Появившийся внезапно, точно вихрь, окутавший теплом и заботой, будто ласковый майский ветерок. Кто ты? Откуда в моей жизни и зачем?
Что несешь? Радость? Боль? Любовь или еще один горький урок?
И почему так трудно сопротивляться твоему напору? Почему так хочется поддаться обаянию и поверить? Сдаться на милость чувств, окунуться в водоворот страстей. Забыть себя, забыть приличия, забыть о дурацком споре и стать самой мягкостью, самой лаской в твоих руках…