Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку
Шрифт:
Я подбежала к окну. Как ни странно, долгого представления с захлопыванием дверей на это раз не вышло. Калинин галантно открыл маме дверцу своего тазика, усадил на пассажирское сидение и сел сам. Бах! Закрылась, надо же – с первого раза, и с таким же грохотом и треском чудо отечественного автопрома поползло прочь по дороге.
Бросившись на кровать, я поспешно вытряхнула из пакета все содержимое. «Вау…» На простыню посыпались, запаянные в упаковки чернографитные классические карандаши разной твердости,
Сердце пело в груди, точно маленькая беспокойная птичка, пока я доставала белые листы, доску и усаживалась удобнее. Проглотив скопом все положенные лекарства и запив их водой, я вскрыла набор карандашей. Вот это богатства: самый мягкий из них ложился на бумагу густым черным мазком, самый твердый – тонким росчерком прямых линий. Мои пальцы задрожали в нетерпении.
Закрыв глаза, я уже знала, кого нарисую. Давно хотела отобразить его таким, каким могла видеть только я одна – настоящим, добрым и сильным. Моим.
Что делает девочка, которая валяется дома с болезнью? Отдыхает, спит, принимает лекарства, медитирует? Неверно. Девочка прихорашивается: принимает, наплевав на запреты, ванную, потом делает укладку «я-к-волосам-не-прикасалась-они-сами-такие-красивые» и наносит капельку духов с цветочным ароматом на запястья – нет, ну а что? Вдруг я каждый день так пахну? И, ужасно нервничая, загибает реснички каким-то диким адским прибором, явно предназначенным для пыток, а потом смотрит в зеркало и недовольно фыркает: «Пф!»
Девочка запуталась в себе: девочке страшно. Ей ужасно хочется оттолкнуть от себя принца из сказки и одновременно хочется в эту самую сказку поверить и окунуться в нее прямо с головой.
Другая воспользовалась бы таким положением дел, ведь можно наслаждаться ухаживаниями, вить веревки из парня, задумавшего тебя заполучить. Можно, в конце концов, даже издеваться, давая ему почти почувствовать вкус победы, а потом снова отбегать на несколько шагов назад, и так много раз, пока ему не надоест.
Почему же я так не могла? Мне всегда непременно хотелось настоящих отношений: не только брать, но и отдавать, любить – спонтанно, бескорыстно и от всего сердца. Быть нужной, значимой, близкой. Заботиться. Проявлять внимание, поддерживать, веселить, утешать. Быть единым целым.
Скажете, бред? Ну, и пусть. Может, я в бреду. Можно же просто жить и верить, что так бывает. И если не предавать своей веры, то мечта обязательно сбудется, даже если не сразу. Даже если не сейчас…
Когда раздался звонок в дверь, я подскочила от неожиданности. Почему-то ждала безумного грохота, которым сопровождался его утренний визит, но Диме опять удалось застать меня врасплох. Я выглянула в окно: пешком, что ли, пришел? Нигде не наблюдалось его машины – ни одной, ни другой. Поправив волосы, я приняла ленивый,
– Ого. – Произнес Дима сонным голосом с легкой хрипотцой. Оторвал плечо от стены и вошел. – Вижу, тебе гораздо лучше.
– Спасибо. – Я решила хоть немножко побыть покладистой и немногословной.
Дима, видимо, успел сходить домой и переодеться: белая футболка, сияющая свежестью, шла ему больше, как и рваные голубые джинсы с белыми конверсами. Да и новая кожаная куртка была значительно скромнее той, что погибла от рук свежеокрашенной скамейки. Он повесил ее на крючок в коридоре и обернулся ко мне.
– Скучала?
Начинается. Картинно закатив глаза, я развернулась и направилась в комнату. «Ха, какие глупости. Надо же, возомнил о себе, наглец!»
– Даже не вспоминала. – Скромно сев на стульчик возле аккуратно заправленной кровати, проворковала я.
Рука сама потянулась к волдырю на предплечье: прикоснулась к нему, погладила и отпустила. Пришлось тут же напомнить себе, что не стоит его чесать, даже если очень нервничаешь.
– Врет и не краснеет. – Дима первым делом бросил пакет с тетрадями на стол, затем поставил туда же коробку с ингалятором и открыл мою папку для рисования. – Говорю же, скучала.
– Эй! – Я вскочила и попыталась отобрать у него листы, уже понимая, что опростоволосилась, когда забыла их спрятать.
Но нужный лист уже был зажат у него меж пальцев: Калинин улыбался, разглядывая самого себя в черно-белом исполнении.
– Дай! – Я выхватила и спрятала рисунок за спину.
– Похоже, ты на меня запала.
– Вовсе нет, что за… бред? – Смущение ледяной стрелой прошило мой позвоночник.
– Думала обо мне, скучала, ждала. – Наслаждаясь моим смятением, продолжал Дима, он уселся на край кровати.
Мне нравилось разглядывать его, бросая взгляды из-под полуопущенных ресниц. Усталые глаза парня, прищуренные в изобличительные взгляде, смотрящие прямо в душу. Взъерошенные темные волосы – их так и хотелось взбить пальцами. Ворот футболки, свободный и отогнувшийся настолько, что можно было видеть его шею, грудь, покрытую татуировками, и железный пресс. Лучше бы мне ослепнуть – совершенно нереально было оторвать взгляд от этого зрелища.
– Я сразу понял, что ты хорошо рисуешь. – Заметил он. – Еще тогда, в универе.
– Нет, это так, баловство. – Отмахнулась я.
– Отличный рисунок.
– Просто черновик.
– Но я там хорошо получился.
– Просто он еще не закончен. – Я взяла карандаш, положила лист на стол и пририсовала Калинину рожки, гаденькие черные усики и козлиную бородку. – Вот теперь все.
– Думаешь, так лучше? – Расстроено выдохнул он.
– Конечно.
– Я думал, ты повесишь его над кроватью и будешь мечтать обо мне перед сном.
– Ха! – Я отодвинула ящик, достала канцелярскую кнопку и подошла к стене. – Вообще-то, собиралась сделать с ним совершенно другое.