Застеколье
Шрифт:
В Застеколье тоже было болото, откуда меня выводила Евдоха.
Но эти болота, скажем так, вполне приличные и, к ним я не испытывал абсолютно никаких чувств – ни ненависти, ни любви. Чем они хуже, или лучше того же леса, или реки? Ну, только тем, что нет в них романтики лесов, обаяния озер, прелести рек. Чахлые деревья, за которые лучше не браться руками, кочки, покрытые мхом, чавкающая под ногами земля, черная от торфа и зыбкая почва. Умом понимаешь, что трясины здесь нет, но все равно как–то не по себе. Вспоминаешь собаку Баскервилей и мумию викинга, пролежавшего в торфянике тысячу лет. Неприятно, не скрою. Но никогда раньше не возникало чувства отторжения. Зато сейчас его было сколько угодно.
Чтобы попасть в это место, пришлось потерять еще два дня. Вначале, ждали генерала, решившего
И вот, пройдя через горловину Белого озера, где она сужается, становясь Волго–Балтийским каналом, мы высадились на берег и пошли.
Прямо по болоту пролегала узкоколейная железная дорога, уходящая куда–то за мрачноватый горизонт или прямо в топи. Пропитанные мазутом шпалы забиты зеленоватым мхом, рельсы почти съела ржавчина. Кажется, странно что до сих пор не нашлись «добрые люди» и не сдали несколько тонн железа в металлолом. Но где тут найти людей, если добраться до этих мест можно только водой?
Полуразвалившиеся бараки, бетонный забор, превратившийся в руины, колючая проволока, торчащая из самых неподходящих мест… Когда–то – впрочем, не так и давно, в этом месте был лагерь для заключенных. Не знаю, как он официально именовался, под каким номером числился в системе исполнения наказаний, но как в местном обиходе его именовали Курдюг. («Курдюг, а не Курдюк! – уточнил Петрович на прощание. – Пишется через «г», а то ты опять перепутаешь!») Зеки трудились, валили лес, выполняли и перевыполняли план, за что получали Условно–досрочное освобождение, а вокруг колонии стояли обычные дома, хоть и барачного типа. Наверное, колонию можно было назвать «градообразующим» предприятием, но она давала жизнь и работу сотням людей. И зеки, после освобождения часто не уезжали куда–то, а пускали корни. Обзаводились семьями, работали на все той же вырубке леса, только в ином качестве. Потом грянула Перестройка, распад Союза… Кажется, преступников меньше не стало, но количество лагерей изрядно сократилось. Не знаю – хорошо это, или плохо, судить сложно, но факт остается фактом – то, что создавалось ценой невероятных усилий и человеческих жертв, было брошено. А то, что оставляет человек, очень быстро возвращается к своему первобытному состоянию. Опять–таки, не берусь судить – хорошо это или плохо, но надо думать, что потомки Гильгамеша и иных героев Ура и Урука, создававших Великую Цивилизацию Междуречья, с тоской наблюдали, как воды Тигра и Евфрата размывают создававшиеся веками каналы и насыпи, а болото съедает дома, подтачивает зиккураты, превращая все созданное людьми в глиняную первооснову.
Вот и теперь – я с грустью смотрел на болото, не сразу заметив, что внутри его наличествует почти идеальный круг, заполненный черной водой.
[1] Узнал. Оказывается, носить пришлось дважды. Первый раз – когда проходил срочную службу, второй – когда призвали на два года как офицера запаса.
[2] На всякий случай – лывами в Вологодской области называют не очень толстый слой почвы, образовывающийся поверх небольших водоемов – уже не озер, но еще и не болот. Обычно, из таких озер и появляются болота.
[3] В те годы писалось именно так – Усть-Кубинский район.
Глава 14
На глубине и в узилище
– Вы, товарищ майор, главное не паникуйте и не дергайтесь. Ежели что, мы вас вытянем, – утешали меня профессионалы, недоумевавшие – на фига, высокому чину, вроде меня, рисковать своей шкурой? – Но учтите, каждые десять метров воды – это одна атмосфера!
– В смысле? – не понял я.
– В том смысле, что уши будет закладывать, – любезно пояснил мне старшина–контрактник, имевший столько погружений под воду, что он и сам не помнил. – После пятидесяти метров кровь из ушей может пойти.
– А… – протянул я.
– Ну, может и не пойдет, –
– Наслаждаться?!
– Невесомостью наслаждаться, – вздохнул контрактник с непонятной мне завистью.
Неужели кто–то может наслаждаться погружением в бездну? Ну да, кто–то и без парашюта с горы прыгает, на мотоцикле через автобусы скачет. Задумавшись, принял на плечи тяжеленную хреновину, называющуюся манишкой и прослушал вопрос начальника.
– Майор Кустов, вы меня слышите?! – повысил генерал голос, не то, пытаясь привлечь внимание, не то, маскируя собственную растерянность.
– Я силы берегу, – буркнул я. Вроде, Унгерн опять интересуется – а стоит ли мне лезть? Ну, сколько можно об одном и том же?! Сам понимаю, что не стоит, но надо.
– Чего бережешь? – не понял начальник, но было уже поздно отвечать – два ассистента из числа профессиональных водолазов надели на меня тяжеленный шлем, как говорил Гомер, «сверкающий яркою медью» и прикрутили его ко мне тремя болтами. Ну, не совсем ко мне, а к той штуке, вроде детской манишки. Теперь, даже если я и пожелал бы, то все равно ничего бы не услышал. Рация есть, но ее еще нужно подключить.
Не только у генерала, но и у всех профессионалов было сомнение – а стоит ли мне самому спускаться в озеро, или, как обозвали наши ребята – в «болотную яму»? Во–первых, возраст, во–вторых – никакой подготовки, а в–третьих, как ни крути, Полпред Президента, есть Полпред Президента. Если со мной что–тослучится, то Унгерн получит по самые уши и, даже не столько из–за моей должности, а из–за того, что прервется ниточка, связывающая Застеколье с Россией.
Но выбора у нас не было. Опытные водолазы, спускавшиеся в «болотную яму» с легкими аквалангами, сообщили, что погрузившись на пятьдесят метров, они не сумели достичь дна. Добро бы, если они исследовали саму яму, куда уходит вода, но они обшарили все дно! Такого не должно быть в принципе –даже в самом Белом озере максимальная глубина составляет тридцать с небольшим метров, а в «исчезающих» озерах – не более четырех.
Чтобы погрузиться глубже, требуется иное снаряжение и оборудование. Ну, конечно же, неутомимый генерал организовал специальный водолазный бот, где был и компрессор, нагнетающий в скафандр воздух (или, смесь кислорода с гелием, а может – гелия с азотом? В общем, какую–то смесь чего–то с чем–то – не заморачивался), красивые оранжевые скафандры и блестящие шлемы. Уж не медные ли? Я почему–то думал, что современные водолазные костюмы будут другими. А тут… Кажется, нечто подобное я видел в старых фильмах и на тех водолазах, которые вытаскивали из Шексны тела утонувших. Смотрел и думал – ну, не хватает нового оборудования, а вот, поди же ты! И здесь, в нашей серьезной организации, все то же самое! Как это добро тащили с берега, по хлипкой почве – отдельный разговор, но справились. А дальше потом генерал едва не сорвал голос, пытаясь меня убедить, что погружаться на глубину свыше ста метров должны настоящие водолазы, а не эрзац–майор, давно разменявший сорок лет. Мол, инструкция этого не позволяет. И профессионалы требовали медицинского освидетельствования, допуска и предварительных тренировок. Понимаю, инструкции следует соблюдать. Я с удовольствием переуступил бы право погружения настоящему водолазу, если бы не одно обстоятельство – погрузится–то профессионал погрузится, но что дальше? Что он увидит? Подземную реку? Муть? Пещеру? Ну, увидит он все это, снимет на видео, а что нам это даст? И что с этим делать? Если только, выложить на «YouTube».
Нет, господа, мне нужны конкретные данные о том, что где–то здесь, на энной глубине – скорее всего, в подземной пещере, карлики создали свою базу. А эти данные я могу получить лишь одним способом – увидеть все своими глазами. А не увижу – почувствую.
Я предложил Унгерну написать расписку, что в случае чего (тьфу–тьфу–тьфу), вся ответственность будет на мне, но генерал разорался. Похоже, предложение его сильно обидело. Понимаю. Я и сам бы обиделся, если бы кто–то из подчиненных предложил переложить ответственность с начальственных плеч. (С другой стороны – сколько начальников, укрываются за бумажками?)