Засыпайка в рыбацкой деревне
Шрифт:
— Едут! — крикнул Мати еще от дверей. — Автобус уже видно!
— Иди сам встречай, — сказала бабушка, — я не могу, ватрушки еще в печи.
Мати стартовал с балкона, как олимпиец на стадионе. Он помчался к автобусной остановке и добежал туда прежде, чем красный автобус показался из-за деревенских домов. Оно и понятно — Мати летел напрямую, а автобусу, чтобы приехать на полуостров, надо было обогнуть бухту.
Посреди деревни, на конечной остановке автобуса, между двумя громадными серыми валунами стоял желтый павильончик. На каждом валуне в ожидании автобуса сидела уйма ребят, а девочки
— Едет! — закричали дети с валуна.
Автобус сделал круг около камня и остановился. Минуту спустя Мати висел на шее у папы. И на шее у мамы. И на шее у папы. И на шее у мамы.
В тот же вечер Засыпайка сидел возле калитки на берегу и смотрел, как чайка-мама учит своих птенцов летать. Птенцы уже здорово подросли, но пока еще не сбросили младенческих серых перышек. Мама-чайка опустилась на воду и криком позвала птенцов. Они тревожно пищали в ответ, но не решались лезть с камня в воду. Тогда мама расправила свои сверкающие белизной крылья и полетела на другой камень. Это подействовало! Птенчики испугались, что мама может вообще улететь и бросить их. Один за другим они пробовали свои крылышки и, смотри-ка! Крылья держали! Их болтало из стороны в сторону, но все же они летели! И как только птенцы опустились рядом с мамой, та вновь взлетела, заманивая своих детей к другому, еще более далекому валуну.
Так и продолжалось это обучение летать: с камня на камень. Все дальше и дальше.
— А меня кто научит, — с грустью думал Засыпайка. — Ведь у меня нет мамы. И друг мой куда-то запропастился. Теперь, когда здесь его папа и мама, он обо мне и не вспоминает…
Вдруг где-то поблизости послышался голос Мати. Засыпайка прислушался. Голос доносился из бревенчатой избушки с замшелой крышей, стоявшей в углу двора — из старой бани семейства Кивинеэме. Засыпайка пошел посмотреть.
Скрипнув, отворилась низкая, тяжелая дверь. Но в маленьком предбаннике никого не было. На стене, на вешалке из оленьих рогов висела одежда — дедушкина, папина и Мати. На скамейке ждала стопка чистых банных полотенец, а под котлом потрескивал огонь. Засыпайка приотворил ту дверь, что вела в баню.
В лицо ему ударило сладко пахнущее облако. Поначалу он ничего не разглядел в клубах пара и в полумраке. Тем сильнее его потрясло то, что он услыхал. Это было что-то вроде свиста и шлепков розги, а затем визг Мати: «Ой! Не так сильно! Папа, хватит уже! Ну, пожалуйста! Ой!»
Ого! Неужели Мати наказывают? Он как-то заметил, что его еще никогда не лупили розгами. Но кто знает, что могло случиться.
— Что ты крутишься! — ворчал папа. — Стой тихо и терпи! Иначе, какой же ты мужчина! — И за словами отца снова последовали свист и удары.
— Моя мать говаривала, — донесся откуда-то из-под потолка низкий дедушкин голос, — ветер поднимает цыпленка, веник ребенка.
— Ой-ой-ой! — визжал Мати. Это было больше похоже на смех, чем на плач, но Засыпайке было уже не до размышлений.
Им овладела одна-единственная мысль — выручить друга из беды! Глаза попривыкли
Опа! Засыпайка вспрыгнул на полок и от испуга чуть было не скатился обратно, так ужаснуло его увиденное!
Отец Мати сидел на самой высокой ступеньке и колотил сына мокрой метелкой, на которой болтались темные старые листья. Оба были совсем голые, красные от жары и блестящие от пота. Несколько коричневатых березовых листьев прилипло к спине Мати. И еще! Дедушка сидел рядом, но даже не думал защищать внука! Куда там! — Он — как ненормальный — колотил сам себя!
Засыпайка ни разу в жизни не был в бане, потому что люди ходили туда мыться, а не спать. Поэтому наш человечек и не подозревал, что люди охаживают друг друга березовыми вениками ради удовольствия.
— Поддадим-ка пару! — сказал папа.
Он зачерпнул ковшиком воды из бочки и выплеснул ее на горячие камни. Шипящее облако белого пара тут же заполнило маленькое помещение, будто влажной и горячей ватой.
— Ага! — рассердился невидимый Засыпайка. — Ты хочешь спрятаться! — Он схватил веники начал хлестать папу по спине. При каждом ударе он приговаривал про себя:
— Вот тебе! Вот тебе! За Мати! За моего друга! Чтобы ты знал, чем пахнут розги! Чтобы ты больше не трогал своего сына!
Папа лег на полок животом вниз и только подбадривал:
— Давай, парень, давай! Давай, давай! Ох, хорошо! Все поры открылись, кровь бегом побежала!
Рука у Засыпайки уже устала, а папа все требовал:
— Хлещи смело! Посильнее!
— Это Засыпайка! — сообразил Мати. — Он, бедняга, промокнет!
Едва мальчик успел додумать эту мысль до конца, как папа сел и вылил себе на спину полный таз теплой воды. Разумеется, Засыпайка попал под струю и выронил веник.
— А теперь — в море! — скомандовал дедушка.
Дед, папа и сын надели плавки и вышли во двор. Тяжелая дверь за ними захлопнулась. Засыпайка остался в бане один. Он отодвинул клетчатую занавеску и выглянул в окно. Вся тройка бежала прямиком в море. Они бросились в волны, побежали дальше и снова окунулись. А сколько было радости и смеха!
— Похоже, я чего-то недопонял, — признался сам себе пристыженный Засыпайка. — Это, наверное, и была знаменитая деревенская баня, о которой когда-то рассказывал Мати. В городской квартире никто себя не хлещет ни в ванне, ни под душем, а здесь — смотри и удивляйся! — Шмяк! Шмяк! — сплошное веселье!
У самого Засыпайки не было никакого желания идти в море. Наоборот, человечек-подушка, промокнув, чувствовал себя довольно неуютно. Подальше от этой сырости и этого пара!
Во дворе он огляделся. Светило солнце, и на бельевой веревке болтались, как разноцветные флажки, рубашки и брюки Мати, его носки и футболки.
— Это правильно! — подумал Засыпайка. — Солнце и ветер просушат быстрее всего.
Оп-па! Он подпрыгнул и ухватился за веревку. Здесь, оставаясь невидимым, он мог спокойно висеть и сохнуть. Засыпайка закрыл глаза и расслабился.