Затерянная кровь
Шрифт:
– Серьёзно? – потрясённо тянет Дастан, и я чуть выглядываю из своего укрытия, чтобы увидеть, как тот откидывается на стуле с задумчивым выражением лица. Мельтешащие по веранде светлячки подсвечивают его глубокие синие глаза. – Так это что, очередной твой эксперимент? Учёный интерес мага?
– Может быть, сначала так и было. Но кажется, опыт ставили на мне самом. Стоило коснуться Виолы, и мои силы связывали нас всё прочнее. Как будто через прореху в ткани мироздания утекала песком моя магия. А потом я увидел её саму – принцессу, не знавшую ни любви, ни ласки. Девочку, брошенную собственным отцом в северной башне и боящуюся себя, непонимающую,
Голос тонет в тишине, и я вдыхаю пряно-цветочный ночной воздух поглубже, краем глаза наблюдая, как Анвар раскрывает ладонь, приманивая светлячков. Те послушно подлетают к нему ближе и искрятся над его пальцами, словно танцуя под велением мага. Свободной рукой он подносит ко рту трубку и задумчиво выпускает струйку дыма. Тошнота отходит на второй план – безумно интересно, что будет сказано дальше. Никогда не видела его настолько открытым, откровенным.
– Вот только если в себе я уверен, то Виола… просто не имеет выбора, кроме как быть со мной. Её природа – её проклятье, и вряд ли в её ситуации она может чувствовать ко мне что-то настоящее, – глухо добавляет вдруг Анвар, когда один из светляков садится на его ладонь.
– С чего ты взял? Мне кажется, она глаз с тебя не сводит.
– Как не сводит глаз с хозяина запертый зверь. Она зависит от меня, в самом прямом смысле. Это и раньше было, магия помогала ей жить как все люди, не чувствовать каждодневной боли. Но с беременностью всё усложнилось. Теперь без меня она умрёт, и я будто…
– Пытаешься сделать так, чтобы связанная горлица, мечтающая о свободе, полюбила того, кто её связал, – грустно хмыкает Дастан, предельно ясно обозначив наши абсурдные позиции. – А без верёвки никак?
– Пока нет. Иначе наш ребёнок рискует не родиться, а ты сам понимаешь, что важнее него ничего нет. Каждый раз, когда Виоле требуется моя магия, я чувствую себя… подонком. Словно принуждаю её быть со мной. Я не просто не уверен, что она любит меня в ответ: мне кажется, она вообще не может испытывать таких чувств. Ледяная принцесса… которую невозможно отогреть.
Я спешно закрываю рот ладонью, чтобы заглушить всхлип. Дура. Какая же я дура… Жмурюсь от скрутившей грудь тяжести, будто тисками сдавившей рёбра. Думала, он не знает, не замечает, не чувствует. Но выросший в семье, где не лгут, Анвар чётко улавливает главное. Я мертва. Физически – из-за яда, убившего меня в утробе, а духовно – из-за того, что росла в одиночестве, наедине со своей болезнью. И это невозможно не ощущать.
Простой факт: я понятия не имею, как прямо сейчас развеять подобные мысли Анвара, выразить всё, что к нему испытываю. Может быть, давно пора сказать вслух. Или стоит проявлять заботу о нём чаще, благодарить. Или больше говорить телом по ночам. Или доказать свои чувства иначе…
Что мне сделать, чтобы стать для него живой?
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – шумно и нетрезво икнув, Дастан снова берёт графин с настойкой и наполняет бокалы. – Эта девушка нуждается в тебе, она носит вашего ребёнка. А если этого мало, то вспомни, как она чуть с ума не сошла, когда тебя ранили стрелой – Юника мне рассказала, да. Виола бы ей горло перегрызла, если бы магия не помогла. Так что брось эти дурости, и давай выпьем ещё.
Вновь звон бокалов, а я с трудом отлипаю от колонны и как можно быстрее ухожу
Потому что спасти Анвара требовала не любовь к нему, а понимание, что я без него не смогу жить.
Потому что цветок любви никогда не сможет расти рядом с дебрями эгоизма.
3. Истина
Тревожный сон, наполненный каким-то туманом, криками и лязгом оружия, заканчивается отчётливо прозвучавшим шёпотом:
– Ты знаешь, что случится, девочка моя.
Просыпаюсь, резко распахнув глаза. Я уже научилась различать мамин голос, и с каждым таким видением всё больше хочется поговорить с ней осознанно. Сейчас её дух словно глубинная интуиция, не больше. Но даже это предчувствие… дурное.
Моргнув, сосредотачиваю взгляд перед собой и вижу профиль безмятежно спящего Анвара. После услышанного ночью я так и ушла в постель одна, борясь с холодом, тошнотой и всеми тяжёлыми мыслями, и уже не слышала, как он прилёг рядом. Даже не разделся, и на нём до сих пор мятая чёрная рубаха с расстёгнутым воротом. Удивительно, что, находясь в не самом трезвом состоянии, он всё равно взял меня за руку, прежде чем заснуть. Бессознательно отдавал тепло всю ночь.
Смотрю на его умиротворённое лицо, долго и внимательно, вслушиваясь в себя в тишине уже светлеющей от солнца спальни. Он красив – всегда был красив, это бесспорно. Хищные брови, чуть отросшие с нашего знакомства жёсткие волосы и неуловимый запах смолы. Линия узких губ и шоколадный оттенок кожи…
Ну вот, я хочу шоколада. Довольно редкий деликатес, который можно купить только у торговцев с Жёлтых островов – на материке не растут какао-бобы. И всё же знаю этот горький вкус, никогда меня раньше не привлекавший. Для королевского двора в чистый шоколад добавлялось молоко, превращая его в мою отраву, а попробовав его без добавки, долго плевалась.
Да, размышления уходят совсем не туда. Хотела услышать в своём сердце, какие эмоции вызывает у меня Анвар: насколько глубоко однажды пришедшее на берегу Флифары чувство, насколько правдиво, насколько выращено из правильных зёрен, а не из больной магической зависимости от касаний. Но от взгляда на эти покрытые лёгкой щетиной скулы всплывает не желание расстегнуть рубаху до конца – воспоминания другого рода. Как он взял меня за руку во время ужина с королевской семьёй и помог дать отпор Глиенне. Как едва не был казнён, защищая меня от подозрений. Как отогревал моё умирающее в холоде тело и собирал в лесу малину, как его грудь поддерживала мою уставшую спину половину пути из столицы…
Благодарность. Нежность. Потребность. И чёткое ощущение опоры, уверенность на уровне фундамента каждой мысли: я не одна. Больше нет.
Так что из этого – любовь?
– О чём так задумалась? – глухо спрашивает Анвар, сонно приоткрыв веки и встретив мой сосредоточенный взгляд.
– Хочу шоколада, – шепчу первую пришедшую полуправду-полуложь.
Он усмехается и тянет правую руку к моему лицу – обожжённые пальцы ласково убирают за ухо растрёпанную прядку. По коже пробегают приятные мурашки. Я никогда не привыкну к своей реакции на него, не перестану тянуться за каждым касанием как ягнёнок за молоком. Может быть, моё нежелание отрываться от него и есть любовь.