Затмение
Шрифт:
Жатва началась.
— Сжечь их! — бросаю в сторону, зная, что каждое мое слово ловят на лету.
По стене тут же разлетается приказ подготовить чаны с маслом.
Пламя не убьет тварей, но хотя бы задержит. Время — именно то, что мне сейчас нужно.
Несколько раз меня пытаются увести со стены, пока не рявкаю в ответ, чтобы просто выполняли свои обязанности и не заботились о моей безопасности.
Количество теней все больше, теперь они выныривают из бури, ставшей почти непроглядной, сплошным потоком. Порывы ветра рвут полотнища, студят лица, уносят прочь выкрики приказов. Пламя факелов дрожит и гаснет под его напором.
Огромные чаны с маслом опрокидываются за стену, черными потоками падают
— Ждать. — Приходится кричать, чтобы меня услышали.
Вижу, с каким трудом бойцы пытаются сохранить крохи огня, пряча их в закрытых лампах.
Снежная круговерть скрывает обзор, выстраивая перед нами живую стену, за которой ничего не рассмотреть. Но я вижу, когда первые тени почти достигают стен.
— Поджигай!
Прочь рвутся глашатаи, разнося мой приказ.
Вижу, как тут и там вниз устремляются дрожащие сгустки огня. Некоторые из них, подхватываемые потоками восходящего воздуха, относятся прочь и исчезают, но несколько все же достигают своей цели. Огненная нить у основания стены вспарывает мрак неровной кроваво-алой раной и тут же вспучивается, взлетает вверх, разбегается в стороны, обхватывая город спасительным полукольцом.
Теней пламя ничуть не смущает — они, ни на мгновение не задерживаясь, ныряют в самое горнило. Вопли ненависти и ярости перекрывают даже гул обезумевшего огня и завывания бури. Они в смятении и дезориентированы, ослепленные горящим маслом, но все равно продолжают рваться вперед, хоть уже и не столь концентрированным потоком. Тени не способны так запросто пройти сквозь несколько метров камня, но они в состоянии взломать его, расколоть в крошево. И обязательно это сделают, вот только основная опасность ожидает у ворот — там, минуя щели, твари проникнут в город, почти не встречая сопротивления. И отзвуком моим мыслям вторят крики воинов, встретившихся с неведомым врагом лицом к лицу.
Но я вынужден ждать.
Минуты текут так медленно, что кажется, будто ледяной ветер заморозил и само время. Знаю, что это не так.
Даже не смотрю по сторонам. Знаю, что снизу тени начинают подниматься по стенам, что охраны у ворот больше нет — и твари беспрепятственно расползаются по близлежащим кварталам. Но главное уже сделано — их поток остановился, снежный водоворот больше не исторгает из себя созданий, места которым нет под светом солнца.
Прочь. Прочь из города.
За моей спиной звучит лязг стали о камень, когда воины пытаются атаковать противника, но оружие лишь проходит сквозь призрачную плоть, не причинив твари никакого вреда. Вопли ярости теней и крик ужаса людей идут рука об руку. Кошмар, рожденный далеко за пределами этого мира, расправляет свои когтистые пальцы и единым взмахом косит всех, кто попадается ему на пути. Кровь течет по камням, дымится на морозе, застывает диковинными узорами, в которых можно прочесть всю безысходность сегодняшнего утра.
Спускаюсь по лестнице, взмахом руки отбрасываю несколько теней. Почти могу поверить, что видел на их лицах выражение триумфа, запечатленное там россыпью алых капель. Разумеется, это не так.
Дальше и дальше, мимо казарм и складов к городским стенам. Здесь нет живых. Здесь царствует смерть. И она будет расползаться все шире, пока не заберет всех, до кого сможет дотянуться.
Еще несколько теней пытаются меня атаковать, но у них нет шансов. Другие же облетают стороной, устремляются в город. Ускоряю шаг, перехожу почти на бег. Городские ворота заперты — и некому их открыть. Но мне больше ни к чему скрывать свою истинную сущность. Воздух вокруг меня начинает вибрировать, дрожит, открывая возможному случайному взгляду истинную сущность их правителя. Мне все равно, скрываться больше нет смысла.
Толстые городские ворота взрываются изнутри и разлетаются сотней больших и малых кусков, кое-где по-прежнему перевитых
Мгновение, доля мгновения — время, за которое рождаются и гаснут звезды. Зависаю над землей и обрушиваюсь на нее раскаленным молотом. Гром, рожденный моим ударом, способен сокрушить городские стены. Слепящая ударная волна расходится в стороны, набирает скорость, несется далеко от эпицентра взрыва, уничтожая всех теней на своем пути.
Не уйдет ни одна тварь.
Когда мир вокруг перестают вибрировать и успокаивается, вижу лишь выжженную пустыню и клубы поднимающегося к небу дыма. Тяжелые, черные клубы над разрушенным городом, жителей которого я сделал всего лишь разменной монетой. Теней не осталось, а снежная буря стихает, теряет свои силы, но не рассеивается без следа — исторгает из себя последнего игрока сегодняшнего представления — Йона. Разрушитель смотрит с надменной усмешкой, ничуть не расстроенный потерей армии. Он знает, что я потерял слишком много сил, чтобы иметь возможность достойно ему противостоять. Знает, что все равно заберет причитающееся. И потому направляется ко мне расслабленной походкой победителя.
Погано то, что мне до дрожи в коленях трудно просто стоять с ровной спиной, а не рухнуть в еще горячую грязь, обессиленным последней атакой. Но все равно стою ровно, глядя ему в глаза, где уже плещется триумф.
— Знаешь, что самое смешное? — Йон корчит трагическое лицо. — Все эти людишки даже не узнают, что ты для них сделал и на что потратил драгоценные силы. А вообще, Кудесник, ты меня неимоверно разочаровал.
Я бы даже поверил в эту ложь, но Разрушитель даже не пытается придать ей оттенок правдивости. Он просто валяет дурака, и ему нет дела до того, что с его легкой руки сегодня бесследно растворились тысячи невинных жизней. И еще столько же он вынудил убить меня, чтобы заплатить меньшим злом за спасение больших жизней. И сейчас мы смотрим друг на друга, как старые враги, которые понимают, что боролись кто за зло, кто за добро, но в итоге оказались только вдвоем на огромном рукотворном пепелище.
— Ты бы мог держать этот мир в кулаке и владеть им так же, как и в те времена, когда богов боялись и когда даже младенцы рождались с нашим именем на губах.
— Не моя вина, что смертные утратили в нас веру, — говорю я, стараясь не думать о пелене, за которой уже практически не виден созданный мною мир.
— Твоя вина в том, что ты всегда был в стороне, — еще одно ленивое обвинение, и я на этот раз оно заслужено.
Я был слишком пресыщен властью и просто отвернулся от того, что уже не доставляло радости. А когда понял, что лучшее мое творение вот-вот канет в бездну, исправлять все на бело было слишком поздно.
И все же.
Для пары шагов нужно собрать все, что я еще могу потратить на бесполезные телодвижения. Каждую толику чувств нужно копить, словно драгоценный песок. Йон снисходительно позволяет притронуться к его плечу.
— Знаешь, — я все-таки устало роняю голову на грудь и даже рад этому. Так он хотя бы не видит проблеск победы в моих глазах. — Я все равно всегда был на шаг впереди.
Разрушитель дергается, как мышь, угадавшая мышеловку, когда над головой уже свистит сорванная с пружины смертельная сталь. Но я перехватываю его плечо и с силой сжимаю пальцы, не без удовольствия разглядывая сплавленный до состояния жидкого металла доспех. Теперь он вырвется из моих рук только если я подохну. Но именно такой план.