Заупокойная месса
Шрифт:
КазимирХорошо. Как хочешь…
БронкаПусть случится!
КазимирГм… Пусть случится…
Бронка со страшным ужасомВедь это должно свершиться?
КазимирДа. (Улыбается.)Но зачем же ты велела созвать рыбаков? К чему люди? Фонари?
Бронка смотрит на КазимираПравда, правда… Ведь можно все-таки сделать, что никто и не увидит. Ха-ха-ха! Какая глупая мысль!.. Они еще способны в последнюю минуту спасать человека… Ха-ха-ха!.. Ох, какую глупую
Восьмое явление
ЛакейЧто прикажете?
БронкаСкажи, что сегодня не будет рыбной ловли. Завтра утром, завтра утром, понимаешь?
Лакей удивленноУж все готово.
БронкаНу и отлично. Но только лов рыбы будет завтра утром… — О, и какой еще рыбы!..
ЛакейЗначит, фонари не понадобятся?
БронкаТы все еще не понял меня?
ЛакейПонял, пани. Но снег на озере уже разметен.
БронкаВот и хорошо.
ЛакейИ прорубь прорублена.
БронкаЕще лучше.
ЛакейЗначит, прикажете отменить?
БронкаГосподи, уже тысячу раз я сказала тебе…
Девятое явление
КазимирНу, идем.
БронкаИдем… Тебе ведь все равно, скучать здесь или там?
КазимирО, совершенно… Итак, я своей особой украшу странное, или лучше — самое обыкновенное происшествие — двое людей попали в прорубь!.. (Смеется.)Даже завещания писать не надо…
Бронка нервноХа-ха-ха… Конечно, без завещания, без завещания… Ну, ты готов?
КазимирДавно готов.
БронкаТак идем же, идем…
Десятое явление
МакринаПошли, пошли уже… Моя жатва… моя жатва… Одну несла я на своих руках… а теперь другую… другую… (Подходит к кушетке, тихо обходит комнату.)Здесь сидел этот дорогой, белый голубок… Здесь… я ее больше всего любила… (Обходит комнату, дотрагивается до всех вещей и мебели.)Тут… тут моя голубка лила свои слезы. (Подходит к креслу)Здесь еще сегодня утром сидела Бронка… Бронка… И она уж не вернется, нет, не вернется… И тот сокол не вернется. Так должно было случиться… Белый призрак ее матери бродит по дому и зовет… зовет… Уж не вернется, никогда больше не вернется… А теперь уж я останусь здесь…
СТАТЬИ
О ДРАМЕ И СЦЕНЕ
Я хочу дать широкой публике хотя бы в самых грубых чертах контур того, что я хотел сделать и что рано или поздно сделаю.
Итак, — мои взгляды на театр вообще и на игру актеров в частности.
Чтобы обосновать мои взгляды на драматическое искусство, я должен прежде всего обратить внимание на ту огромную пропасть, которая отделяет прежнюю драму от новой.
Прежняя драма, до Ибсена, была в сущности внешней драмой. То, что вызывало драматический конфликт, появлялось извне, — и это были внешние силы, которые оказывали то или другое действие на героя и доводили его до того или другого драматического положения, так что на самом деле драма разыгрывалась вокруг героев, а не в них самих.
В этом причины существования так называемой героической и типической игры актеров, когда актер мог распоряжаться своими ногами и руками по личному усмотрению, ходить по сцене в лживой, напыщенной «героической» позе, какую можно видеть и теперь на оперных сценах.
Упрекать в этом актера было невозможно. Душа его реагировала только на внешние факторы, ставившие его в драматическое положение, а потому ему приходилось сильно и резко подчеркивать свое отношение к этим факторам, а это отношение было ограничено тесным кругом первобытных чувств: любви, ненависти, мести, отчаяния и т. д. Задача актера в прежней драме была сравнительно легкой. Чем громче он кричал, чем больше метался по сцене, махал руками и ногами, тем большей славой и уважением его окружали современники.
Новая драма почти совсем игнорирует эти внешние факторы. Все происходит в душе героя, в его сердце — начало и конец драмы. Герой греческой драмы — игрушка в руках богов, герой новой драмы тоже игрушка — в руках собственных инстинктов, он — жертва борьбы и разлада своей собственной души, неведомых сил своего сердца. Герой греческой драмы мог преспокойно закрыть свое лицо маской: публике не было никакого дела до того, что происходит в его душе, ее внимание поглощала драма, которую боги готовили герою. Во время Шекспира и после него вся драма исчерпывалась внешними судьбами героя. Конечно, о таком гении, как Шекспир, здесь не может быть и речи.
Чем запутаннее была фабула, чем она была страшнее и ужаснее, тем большим успехом пользовалась драма. А потому и игра актера почти совсем не входила в расчет, актеру стоило только подмазать колеса первобытных чувств, о которых я уже говорил, и этого было вполне достаточно.
Совсем не то в новой драме.
В душе нового человека происходит борьба самых непримиримых элементов. Его душа необыкновенно хрупкий и сложный механизм. Она вечно перескакивает с предмета на предмет и находится в вечном мучительном беспокойстве. Причины драмы не во внешних условиях, как прежде, а в душе героя — это значит, что отношения души современного человека к внешнему миру управляются как бы законом центробежности: лучи — радиусы того, что в ней происходит, распространяют свое действие на мир внешнего и этим как бы подчиняют его. Отношения же души прежнего человека к тому же миру управлялись законом центростремительности сфера влияния внешних факторов распространялась и на душу и подчиняла ее себе.