Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина
Шрифт:
В любом случае «Два трактата о правлении», взятые в целом (т. е. с учетом аргументации, развитой в «Первом трактате», а не в одном лишь «Втором трактате»), должны читаться вместе с «Посланием о толерантности», в котором содержится обоснование если не конкретных тезисов «Второго трактата», то самой возможности, и необходимости, и оправданности светских принципов государственного правления.
Более того, частью «Двух трактатов о правлении» следует считать не только «Послание о толерантности», но и всю дальнейшую полемику Локка с Джонасом Простом, которая с этой точки зрения должна рассматриваться как восстановление и развитие идей, содержавшихся в утерянной «средней» части «Двух трактатов». Отсюда, в частности,
Итак, идеи Локка, высказанные во «Втором трактате», имели мало общего с тем государством, которое возникало на его глазах в Англии, с тем государственным строительством, в котором он сам принимал достаточно активное участие (степень последнего, впрочем, не следует преувеличивать).
Но, с другой стороны, сравнивая Англию до 1688 г. с той, какой она стала к концу XVII – началу XVIII в., нельзя не заметить, что, несмотря на значительно менее богатые, чем у Франции, ресурсы, Англия сумела в ходе войны мобилизовать то немногое, что у нее было, и стать если еще не сильным и могучим, зато эффективным и по-настоящему, реально, а не потенциально, влиятельным европейским государством. И это удалось в том числе благодаря ее политической системе, получившей дополнительные стимулы для своего развития в чрезвычайных условиях военного противостояния, однако при этом не пошедшей по пути сужения или полного подавления инакомыслия.
Наоборот, инакомыслие было использовано для повышения эффективности государственного аппарата: в системе власти образовалось несколько – по меньшей мере пять или шесть – центров. Это были не только король и его двор, но также парламент, разделенный на две большие фракции, вигов и тори, одна из которых – вигов – разделилась на «вигов двора» и «вигов страны». Это была и церковь. Наконец, среди таких центров была группа богатых лондонских торговцев, все более активно лоббировавших необходимые им государственные решения. Все эти центры находились в постоянной борьбе за влияние, однако ни одной из них Вильгельм III не отдавал предпочтения, а, напротив, использовал взаимные обвинения сторон в целях «очищения» госаппарата от сомнительных лиц. Всего за несколько лет механизм многостороннего контроля позволил выстроить эффективное государство.
Роль национальной – монопольной или даже доминирующей – церкви в политике и общественной жизни постепенно снизилась, несмотря на противодействие вильгельмитов. Роль монарха и его двора тоже постепенно ослабевала, центр власти дрейфовал в сторону парламента и начавшего диктовать королю свои условия правительства.
В перспективе последующей английской истории go-е гг. XVII в. были политическим сдвигом геологических масштабов, началом нового этапа, преодолением тупика, в котором находилась страна и в который она постоянно попадала на каждом новом повороте, когда самым естественным выходом из кризиса виделось построение «национального государства» с системой жесткого единоначалия и подавления инакомыслия.
Две последние попытки – при Карле II и Якове II – осуществить эту программу привели к ослаблению государства и к оккупации страны иностранной военной силой. По стечению обстоятельств этой силой стала республика, проводившая политику толерантности и боровшаяся не за европейское господство и не за установление единомыслия и некоего замкнутого национального государства, а за собственное выживание в условиях неизбежной экспансии приграничной сверхдержавы. Оккупация завершилась не потерей суверенитета, а, наоборот, послужила его укреплению и в
Помимо этого, в вежливой формулировке Джонатана Скотта, «англо-голландское десятилетие» было «не просто внесением голландского опыта в Англию, но также помощью в придании структурной формы английскому опыту и перспективам, которые были несомненно протестантскими и парламентскими» [560] .
Если посмотреть с этой точки зрения на «Два трактата о правлении» Джона Локка, то становится ясно, что влияние его идей прослеживается не на непосредственно следующем за их появлением историческом отрезке, а в более длительной перспективе. Сегодня мы живем в мире Локка, но этот мир мог бы стать совсем иным, да и сейчас еще его границы окончательно не установились. Однако урок должен быть усвоен: эффективным ответом на внешнюю угрозу не может стать государство, исповедующее казарменные идеи и настаивающее на их божественной санкции.
Политические произведения Локка имеют религиозное измерение. Локк показывает, что, поскольку вера не может и не должна быть слепой, когда речь идет о спасении, человек не может и не должен слепо верить ни магистрату, ни духовенству. Если «Послание о толерантности» представляет собой утверждение принципа отделения церкви от государства, то «Два трактата о правлении» рисуют примерное устройство государства и общества, которое обеспечивает и гарантирует реализацию этого основополагающего принципа.
Начиная с середины XVIII в. и далее понятие толерантности во многом потеряло свой исходный религиозный смысл и стало употребляться в применении к любым идеям и убеждениям. В результате тезис об абсолютной свободе приобрел совершенно иное звучание, далекое от евангельского (абсолютная свобода от первого, «ветхого» ковенанта, завета – в частности, конфессионального государства, теократии). В XVII–XVIII вв., и даже в XIX в. идеи такого рода казались продолжением традиционных концепций справедливого протеста, направленного против произвола.
В «Двух трактатах о правлении» свобода не существует отдельно от закона, свобода возможна только в условиях закона, который является гарантом существования суверенного государства, не раздираемого внутренними распрями и ставящего в качестве главной цели благополучие и счастье всех своих граждан, каких бы убеждений они ни придерживались.
Бертран Рассел писал, что в период после Локка его либерализм без существенных изменений перекочевал в Америку и с тех пор не претерпел тех зловещих перевоплощений, какие произошли в Европе, где «имели место две школы либерализма, которые можно различать как либералов практичных и расчетливых и либералов добросердечных и отзывчивых. Школа практичных либералов развилась через Бентама, Рикардо и Маркса посредством ряда логических шагов в Сталина; школа добросердечных либералов, посредством других логических шагов, через Фихте, Байрона, Карлейля и Ницше – в Гитлера» [561] .
Сегодня такая оценка кажется несправедливым преувеличением в отношении всех названных им мыслителей, однако в 1946 г. Рассел знал, о чем говорил. Вторая мировая война высветила ранее незаметное содержание многих идей, прежде казавшихся невинной мыслительной игрой. Репрессии гитлеровского и сталинского режимов превратили идеи из бестелесных сущностей в зловещую и беспощадную реальность войны. Гитлер пришел к власти демократическим путем, Сталин – на волне народной революции. Оба использовали тезис о чистой, абсолютной свободе в качестве удобной политической мишени и одновременно для оправдания «спасительных» репрессий. Локку, в отличие, например, от Ницше, повезло. Его имя, став знаменем эпохи Просвещения, никогда не использовалось репрессивными режимами XX в.