Завещание каменного века (сборник)
Шрифт:
Эту схему накопления полезных знаний человек унаследовал от своих предков. К ней прибавилась, сложилась с нею новая схема — схема разумной, осознанной памяти. Подспудное действие механизма эмоций знакомо всему существу человека, даже если он и не осмысливает этого рассудком. Это — стихия, живущая в истоках натуры.
Искусствами человек стал заниматься много позднее, когда для этого возникли социальные условия, когда у него явилась потребность к духовному общению. Чтобы достигнуть нужного впечатления, еще первобытный художник использовал силу эмоций. Он и не мог поступить иначе, ибо
Наша беседа прервалась внезапно.
В застенках средневековья
Пол, выстланный желтовато-коричневыми дубовыми плахами, встряхнуло, словно на глубине взорвалась мина. Глухо прокатился звук тяжелого удара — бум! Взрыв произошел где-то в коридоре. Из спальни выскочила Эва.
— Оставайтесь на месте! — крикнул я.
Паука в нише не было. Вдалеке слышался разноголосый шум. Пахло пороховыми газами.
Несмотря на запрет, вслед за мной выбежали Итгол и Эва. Эва схватила меня за руку. Цепкость ее пальцев была хорошо знакома мне.
— Не ходи туда!
Я искоса глянул на нее: Эвины глаза светились по-кошачьи. Я не успел еще удивиться этому, когда из-за поворота выплеснулось пламя. Огонь растекался по верху синтетической обивки пола — сгорала тонкая пленка лака, но гудело так сильно, будто надвигался таежный пал. Два паука направили на бегущее пламя брандсбойды: пенистая струя с шипением вырывалась из них. Пламя мгновенно захлебнулось. Воздух, наполненный гарью, неприятно щекотал в носу.
Неожиданно погас свет. Мгновение назад Эва выпустила мою руку. Я ощупью хотел поймать ее в воздухе, но наткнулся на Итгола.
Из гибельной темноты, пахнущей сражением, донесся Эвин голос:
— Помогите!
Я запнулся о кого-то и упал. Под рукой оказалась шерстистая гладкая шкура. Ощутилось живое тепло, как если бы я наткнулся на собаку. Инстинктивно отдернул руку.
— Не сметь! Цыц! — прикрикнул я, пытаясь подняться.
Несколько пар рук сгребли меня. Я брыкался, но ничего не мог поделать. Меня поволокли вдоль темного коридора. Вдруг запахло крошеным камнем, лицо стегнула колкая струя морозного воздуха. Послышался хруст снега.
— Пустите меня! — совсем близко раздался Эвин голос.
Я рванулся изо всей силы, пнул в чьи-то ребра — кто-то с визгом закрутился на снегу. Освободилась правая рука — я выхватил из кармашка свитера автоматический искровысекатель. Шипучее пламя осветило небольшой круг — в него попали несколько остроухих настороженных мордашек.
Огонь в моих руках переполошил их — они бросились врассыпную. Я кинулся выручать Эву. Мне удалось отбить ее.
В густых сумерках виднелось несколько корявых ветел. Позади них маячили фигуры сражающихся — доносились боевые выкрики, звон металла. Шум битвы удалялся и затихал. Мороз пробирал сквозь одежду — земтерские трико нисколько не грели. Сзади сильно хрустнул снег: это Итгол выбежал следом за нами.
Найти пролом в
— Откройте! — Изо всей силы я барабанил кулаком по щиту. Никто не отзывался.
Еще немного — и мы окоченеем. Где расположен вход в помещения, я не представлял.
Я перестал колотить по гулко вибрирующему эластику. И впервые услышал тишину. Это была какая-то особенная, невообразимая тишина, возможная разве что в подземелье.
Эва прятала отмерзающие кисти в рукава свитера. Мороз не давал времени размышлять. Я знал единственное, зато испытанное средство — костер. Заиндевелые ветки легко отламывались. Не будь у меня огнемета, ни за что бы не удалось разжечь сырую древесину. Костер осветил часть массивной крепостной стены, несколько деревьев и мерзлую запорошенную снегом землю. Тепла он давал немного. Ветки вначале шипели и трещали, потом мгновенно прогорали.
Вблизи костра лежали убитые. Похоже, тут происходила настоящая битва. Пламя освещало нежно-розовые лица и торчащие уши. Они и у мертвых стояли торчком. Возле трупа валялся оброненный меч.
Он был тяжелый и острый, но упругая древесина поддавалась неохотно. Я повалил два дерева. На этот раз от костра стало жарко… На щеках у Эвы появился румянец. Она изумленно вглядывалась в потухающую зарю.
Ночь здесь должна быть непроглядной: ни луны, ни звезд. Наш костер увидят издали. Ничто не помешает хвостатым организовать новое нападение.
Время от времени я подходил к щиту и дубасил по нему рукояткой меча без всякой надежды: роботы явно не намеревались пускать нас в помещение. Я толком не представлял себе, что именно угрожает нам, но в одном был убежден: нельзя бездействовать, сидеть сложа руки. Костер выдает нас. Но и уйти от него мы не можем.
Распростертое тело хвостатого попадало в трепетный свет. Я давно приглядывался к нему, мне чудились металлические застежки. Я проверил догадку и оказался прав: на хвостатом был надет меховой комбинезон.
Мы выбрали трех убитых, на которых одежды не были разорваны и окровавлены. На холоде кое-как справились с застежками и шнуровкой.
Жидкий рассвет застал нас в скирде соломы. Сквозь туман не видно было дальше чем на сто шагов. Во все стороны простиралось убранное поле. Из-под снега щетинилась стерня.
Вчера мы вовремя облачились в теплые одежды. Если бы хвостатые не вздумали подбадривать себя воинственными криками еще издали, они застали бы нас врасплох. А так нам удалось скрыться. Мы бежали, куда нас несли ноги, пока крики преследователей не замолкли в отдалении. Мы спотыкались о мерзлую пахоту, попали в гущу неубранных подсолнечников, ломились сквозь частокол мерзлых будыльев, которые больно стегали нас. Наткнулись на стог, зарылись в солому и уснули.
Кошмарная ночь кончалась. Занимался короткий зимний день. Багровый круг искусственного солнца обозначился сквозь туман не на краю горизонта, а в зените. Туман медленно отступил, в зрение попали другие скирды и одинокий амбар.