Завещание Мадонны
Шрифт:
– Ковш-то тут при чем?!
– Так холст украли и ковш.
– Алевтина Николаевна смыла или не смыла краску?
– Большую часть. Дальше смысла не было. И так понятно, что на ее картине ничего нет. Но холст с остатками краски сперли и ковш прихватили. А он шестнадцатого века! Стоит подороже какого-то Ярослава Морозова, о котором я отродясь не слышала!
– Но каким-то образом про него услышала Алевтина Николаевна, а вы от нее? – невозмутимо спросила я. – Иначе, наверное, Алевтина Николаевна не поехала бы на аукцион.
– Так дочь из Америки позвонила!
– Так, может, стоит где-то или лежит? – высказала предположение я.
Я не представляла размеров квартиры Алевтины Николаевны, как, впрочем, и Виолетты Петровны, – мне не проводили по ней экскурсии. Я не знала, захламлена квартира заклятой подруги или нет. Я не знала, отличается ли Алевтина Николаевна забывчивостью или нет. И я не знала размеров упомянутой вещи.
Хотя у меня имелись подозрения насчет ковша… Два братца, работавшие на галерейщика Галустьяна, отказались от помощи некоего Леонида (теперь покойного) из-за того, что он где-то взял что-то лишнее. Это вполне мог быть ковш Алевтины Николаевны – в особенности, раз воспитательный процесс проходил неподалеку от ее дома. И точно был ковш! Об этом же мне в доме Ивана Захаровича рассказали. Но тогда где он сейчас? У Галустьяна? Или братьев Степана и Игоря? Хотя мне-то какая разница? Я не собираюсь заниматься поисками ковша для возвращения его Алевтине Николаевне или даже в музей.
– Он нигде не лежит! То есть не стоит! Мы с Алечкой вместе все обыскали! Кого еще она могла пригласить в помощницы? Кому можно показать, что у тебя реально есть в доме? Знаете, я увидела столько интересных вещей… И прислуга не могла его украсть! У Алечки на выходе всех проверяют!
«Интересно, как туда зашли и вышли профессиональные воры?»
– Пусть подаст заявление в полицию, – предложила я. – Или в страховую компанию.
– Так он не был застрахован! Он же был куплен…
Виолетта Петровна замолчала.
– А если подать иск на службу охраны? Или на тех, кто ставил сигнализацию? У Алевтины Николаевны ведь есть сигнализация. Хотя нужно будет доказать проникновение в квартиру.
– Я подумаю, что предложить Алечке, – серьезно сказала Виолетта Петровна.
– От меня вы что хотите?
– Мести. То есть Алечка хочет мести, а я хочу сделать ей подарок. Знаете, ее ведь очень сложно чем-то удивить, как и меня. А хочется старой подруге сделать оригинальный подарок. Ну то есть я решила, что я эту месть организую. Я уверена, что Алечке понравится.
Я моргнула.
– Ну, вы понимаете, что раз Алечке ничего не досталось, дочери ее не досталось, она не хочет, чтобы богатства достались кому-то еще? И мне они достаться не могут. Вы понимаете?
– Понимаю, – сказала я.
– Пусть органы займутся теми, кто до них доберется. В данном случае будет действовать закон о
– Сомневаюсь.
«Какие клады?!»
– А если я дам официальное интервью?
– Вы имеете права на клад? Он находится на принадлежащем вам участке земли?
– Да откуда мне знать, где он, если Алечка ничего не нашла на картине?! А я ее вообще не видела!
Из всего услышанного и из уже имеющейся у меня информации я поняла, что на одной из картин Ярослава Морозова под слоем краски находится какой-то план – или описано местонахождение клада. Виолетта Петровна Леонардо да Винчи не упомянула ни разу. Вообще-то в клад верилось больше, чем в Леонардо.
– Откуда Алевтина Николаевна узнала про зашифрованное послание? – спросила я, с трудом подобрав нужное выражение.
– От дочери, – как само собой разумеющееся сказала Виолетта Петровна.
– А ее дочь?
– От своего американского хахаля.
– Хахаль – американский американец? Или наш бывший гражданин?
– Он там родился. И родители его там родились. Дедушка наш. То есть парень – полноправный гражданин Америки и даже может в один прекрасный день стать президентом, а Алечкина дочь – первой леди.
– А хахаль откуда узнал про картину? – Я уже начала уставать.
– От дедушки.
«Я ее убью».
– И все узнали от дедушки! Это я теперь поняла! Только он знал! И столько лет молчал!
– Что собой представлял этот дедушка? – спросила я.
– Да ничего особенного, – пожала плечами Виолетта Петровна.
– Откуда он знал про зашифрованное послание на картине Ярослава Морозова?
– Так он его родственник. Не помню, какая там родственная связь. Да и Алечкина дочь этого не знает. Но точно родственник.
– И что?
– Ну так Ярослав же Морозов не мог из советской России богатства вывезти! Тогда не мог! Спрятал здесь, для потомков.
– Так он вроде бы и не собирался уезжать из советской России. Он принял советскую власть… – вспомнила я то, что в последнее время удалось выяснить про ранее неизвестного мне художника.
– Ничего он не принимал!
– Но…
– На словах принял, а сердцем нет! Кто-то же из семьи должен был здесь остаться, понимаете? Не вывезти все было! А бросить жалко. Столько лет собирали! Столько поколений! Конечно, большую часть вывезли, но решили оставить человека, чтобы за остальным присмотреть. И за домами. Недвижимость-то вообще не вывезти! А Ярослав подходил лучше всего. И он остался и еще что-то хапнул вместе с большевиками. Я точно не знаю, что, но много. Он-то в таких вещах разбирался! Вы представляете, что тут делалось после революции? Все грабили, кто мог и что мог. Но солдаты с матросами плохо разбирались в искусстве. А Ярослав-то мог оценить любое произведение искусства. И знал, наверное, у кого что есть. Он же в разных домах бывал. И его родственники бывали. И он все спрятал! Но ведь тогда ни компьютеров не было, ни факсов! Телефон только и телеграф. Но не мог же он звонить родственникам за границу! Или телеграмму отбить!