Завещание обжоры
Шрифт:
– Шура, не надо…
– Придите лучше на исповедь, дочь моя… – Алексей поднял руку, чтобы перекрестить, но Шура только отмахнулась:
– Какая я тебе дочь? Я тётка твоя! Я тебя по заднице сколько раз шлёпала?
– Надо же! – Иржи хищно облизнулся. – И по этой священной заднице кто-то шлёпал!
– Значит, правда, – Оливия смотрела на Шуру по-новому. – Вы сестра?
– Да, госпожа Оливия. Господин
– Ты знала? – спросил у матери Алексей. Она мотнула головой.
– Никто не знал, – Шура достала огромный платок, вытерла глаза.
– Подождите-подождите! – Натали нахмурилась, припоминая. – Я помню, как нанимала вас на работу, Шура. Фридрих Андрей привёл вас, сказал, что вы его какая-то дальняя родственница, вам нужна помощь…
– Ну, да. Мы решили, что не надо говорить правду. Так мне будет легче работать.
– Нет, постойте! Я припоминаю. Фридрих Андрей говорил, что вы – дочь первой жены его отца от первого брака.
– Мама была единственный раз замужем. И папа тоже был женат единственный раз.
– Фридрих Андрей сказал правду! – Иржи смеялся в голос. – Его родная сестра и есть дочь первой жены отца…
– Да, – Вольф согласился со смехом Иржи. – Забавная шутка, – но сам при этом остался серьёзен.
– Шура! – Натали требовала ответа. – Как же так получилось, что вы стали служанкой в доме собственного брата?
– Так уж сложилась жизнь. Андрюша спас меня… от позора…
Иржи подошёл к Гаю и, так как был сильно ниже, шепнул ему в ухо, привстав на цыпочки:
– Сам в холодильнике, кукла – в гробу, а скелет, как и положено – в шкафу.
Гай стоял не шелохнувшись. Он смотрел на преображающуюся Шуру во все глаза, боясь пропустить хоть слово из того, что она говорила.
Шура начала издалека:
– Папа и мама души в нас не чаяли. И друг друга любили… Таких семей вообще не бывает! Нам все завидовали. И соседи, и друзья… А мы жили себе счастливо, никого не трогали, ели блинчики на масленицу и шейку на пасху. Андрюша придумывал новые рецепты, а я их воплощала…
Натали понимающе кивнула:
– Значит, он и в детстве был знаменит только идеями?
– Да… то, что он делал руками, у него получалось далеко не всегда. И даже потом, когда мы вместе учились в королевском кулинарном техникуме, он придумывал, – я готовила. Экзамены
Иржи не выдержал, прыснул от смеха. Улыбнулся, глядя на него, Гай.
– Да, господин Иржи, не смейтесь! Я была тогда красивой и стройной девушкой. И я уехала в Берлин. Я танцевала там в самом лучшем кабаре! Не сразу, конечно… Сначала мне нужно было найти жильё, платить за него, – я стала работать поварихой в маленьком кафе. А по вечерам – бегала в различные заведения, показывалась… Девочки смотрели на меня свысока, с презрением. А я не понимала, почему меня никуда не берут. Они, такие толстые… неуклюжие… вульгарные… и я – стройная, красивая… и двигаюсь неплохо… Это потом в одном заведении мне объяснил конферансье, что я неправильно себя веду. Что надо позволить… тому, кто отбирает девушек, одним словом… позволить… всё… Уж не знаю, почему он был ко мне так добр, но я быстро все поняла. Через неделю уже танцевала в лучшем кабаре Берлина! А через полгода за меня уже дрались и перекупали меня друг у друга разные площадки. Обо мне шла слава, как о талантливой, выигрышной, многообещающей… и… дающей… то, что обещала… много…
Алексей и Мария синхронно начали шептать молитву. А Шура улыбалась. Казалось, ей нравятся воспоминания об её грешной молодости.
– Я писала Фридриху Андрею, я писала ему честно обо всём. А он отвечал, что если мне хорошо и весело, значит всё идёт, как надо. Он говорил, что жизнь слишком коротка, чтобы себе что-то запрещать.
– О, да! Он-то себе ничего не запрещал! – Натали было противно, но и не слушать Шуру она не могла. И за это была неприятна самой себе ещё больше.
– Вся моя карьера танцовщицы кончилась в Париже. Там, в одном… очень известном клубе… девушка, которая мне сильно завидовала, столкнула меня с лестницы. Результат – перелом обеих ног и невозможность танцевать. Когда кости срослись, – пришлось подрабатывать тем, чем умела…
– Вы снова стали поварихой, Шура? – то ли Оливия в самом деле не поняла, то ли изо всех сил старалась спасти положение. Но даже если это и был намёк, Шура его не поняла:
Конец ознакомительного фрагмента.