Завещание обжоры
Шрифт:
Оливия, дожёвывая рыбный мармелад, закивала.
– Кое-кто даже больше, – Гай со значением смотрел на Алексея.
А Мария посмотрела на Гая ласково, но произнесла задумчиво:
– Миллион – это действительно, очень много.
Иржи, который всё это время соображал, кусал губы, вглядывался в мрачную и пьяную Елизавету, встал.
– Подождите. Вы рано радуетесь. В завещании сказано о дополнительном условии…
Натали беспечно махнула рукой:
– Какая-нибудь новая выдумка Фридриха.
– Когда человек богат, – Вольф теперь был благодушен, – он может ничего не делать. Когда ничего не делает, – ему скучно.
– О, да! Сколько мы их видели, Нальдо?
– Некоторые даже готовили, – Рейнальдо мрачнел следом за Лизой.
– Да… кашу из баобаба помнишь? Еле истолкли! А леденец-петушок? Размером с флюгер на башне на Ганди-плаза!
– Почти все его забавы носили гастрономический характер, – тени на лице слуги сгущались.
– Гурман! – гнул своё Вольф.
– Ну, читай, Лиза! – приказала Натали. – Что там за условие?
Лиза пошатнулась. Вольф помог ей удержаться на ногах. Лиза стала читать медленнее:
– «Все наследники, поименованные в данном завещании, будут обладать всеми правами и правомочиями, предоставленными законом собственнику имущества, в том и только том случае если после моей смерти они, разделив поровну мясо, полученное после разделки моего тела, съедят его приготовленным по лучшему рецепту госпожи Шуры Халкомедуса».
И все застыли. Лиза смотрела в текст завещания обжоры, не поднимая глаз, а Рейнальдо, для которого, очевидно, это условие новостью не было, всматривался в лица, по одному. Вольф вскинул взгляд на жену, нахмурился. Натали закрыла глаза: чего-то такого она ждала. Иржи задержал руку с кувшином над бокалом Оливии. Оливия перестала жевать, открыла рот, в котором что-то недопережёванное получило вдруг передышку. Злорадно усмехнулся Гай. Шура выпучила свои лягушачьи глаза на Натали. Мария глупо разинула рот. Алексей разозлился. Он первым взял себя в руки и сумел выдавить по складам:
– Че-го? В каком смысле «съедят»?
– В прямом, – мрачно ответил ему Рейнальдо.
– «Если условие не будет выполнено, – голос Елизаветы теперь звенел гулко, и торжественно, ни один шорох не мешал ей читать, – мой дом на Гоголь-штрассе, сорок три, с «малыми голландцами де Шая», наличными деньгами и моими останками; кондитерская фабрика на авеню Рагно, шестьдесят; сеть ресторанов «Еда от де Шая», включая ресторан «Оливия» на Гегель-штрассе, пятнадцать; концертный зал «Гайдн» на Ганди-плаза и охотничий дом должны быть сожжены дотла по истечении двух месяцев с даты моей кончины. Приятного аппетита, господа! Остаюсь, как никогда ваш, Фридрих Андрей де Шай».
Слову «Шай» дали дозвенеть под сводами парадной столовой, прежде, чем наследники стали опасливо переглядываться: все ждали бури. Поэтому, когда Натали, с громким эхом отодвинула стул и встала, все вздрогнули. Натали выхватила у Елизаветы завещание, пробежала глазами.
– Я не понимаю… Это что… это – завещание?
– Да, – Елизавета тяжело опустилась на своё место.
– И оно имеет юридическую силу? – Натали теперь возвышалась над всеми.
– Да, – Лиза налила себе водку.
Гай встал, стал заглядывать Натали Валентине через плечо.
– Ничего не понимаю, – Натали оглянулась, спросила у Гая: – и что же это… мы должны его…
– Тут ещё постскриптум, – ответил Гай и взял завещание. – «Я, господин Фридрих Андрей де Шай, вполне допускаю, что среди поименованных в данном завещании лиц
– Родные мои… – Натали села.
– «В случае же, если все поименованные в данном завещании лица откажутся от выполнения дополнительного условия и всё вышеозначенное имущество будет предано огню, с текста завещания снимается вся положенная секретность, завещание можно будет обнародовать для оправдания перед полицией и СМИ пожаров, которые полыхнут спустя два месяца после моей кончины. Валите всё на меня, друзья! Мне уже всё равно!»
У Гая листок забрал Алексей, прочитал.
– Так… Значит бедные ничего не получат…
– Можно? – встала Мария. Прочитав, словно удостоверившись в том, что Лиза не придумала содержание завещания, она выдохнула: – Нет, это действительно слишком…
Иржи бесцеремонно вырвал из её руки листок.
– «Как никогда, ваш…» Очень остроумно.
– Дай! – взяла завещание Оливия, просмотрела. – Нет… даже я не смогу сожрать собственного отца.
Оливия передала листок дальше, Шуре. Та взяла завещание двумя пальцами, брезгливо:
– Эта последняя забава господина Фридриха Андрея какая-то уж очень… противная… – Шура передала листок мужу. – А ты знал?
– Знал, – Рейнальдо забрал листок у Шуры, но читать его он, в отличие от остальных, не собирался. Он просто хотел передать его Елизавете.
– И молчал? – удивилась Шура.
– Таково было условие.
Завещание перехватил Вольф, сидящий между Шурой и Елизаветой.
– Я не могу в это поверить… Лиза, почему ты не отговорила его?
– Нотариус не может влиять на последнюю волю клиента.
Вольф вчитался:
– «…наследники… разделив поровну… после разделки…» Стилистически не очень хорошо…
Елизавета резко забрала завещание из руки мужа и стала прятать его в папку.
– Прости пожалуйста, Лиза, – сказала Натали. – Ты позволишь взглянуть ещё раз?
Елизавета пожала плечами и протянула листок вдове.
Репортёр, поддерживая тент левой рукой, чтобы в нём не собиралась вода, глядел в окна дома де Шаев в бинокль. Дождь поливал холм и репортёра, как будто был в сговоре с семьёй, он не давал чётко разглядеть, что происходит в семье, заставляя репортёра чувствовать досаду: зачем он вообще тут сидит? Может, свернуться? Уйти? Нельзя. Что-то у них явно происходит. Сначала нотариус что-то зачитывала из папки, потом у неё выхватили листок, который она читала, и уже без всякой папки пустили по кругу: вдова, младший сын, старший-священник, его жена, дочь, зять, слуги… И снова: госпожа де Шай, Гай, падре, невестка, зять, дочь, дворецкий, повариха… Что же они там такое увидели? Чему не могут поверить и потому читают снова и снова? А самое обидное, что эта собранная фитнесс-гёрл из водонапорной башни что-то бешено строчит на своём ноутбуке! Неужели что-то услышала? Корреспондентка подняла взгляд и успела увидеть, как поспешно отвёл бинокль мистер тестостерон от её окна и стал делать вид, что всё это время смотрел на бумажку, которая со всё возрастающей скоростью переходила из рук в руки взволнованной семьи де Шай.