Завещание обжоры

Соколовский Михаил

Гай всё-таки отошёл к апельсину. Его руки подрагивали. Иржи забрал из его рук апельсин, решил помочь дочистить. При этом усмехнувшись он взглянул на покрасневшие под руками Натали щёки Гая:

– Вот теперь ты румяный. А то ходил таким Байроном…

– Подождите… а картины? – Вольф, как будто только сейчас сообразил, стёр испарину со лба. – Он оставил их мне? И что же, если я… не съем… то и национальная галерея не увидит «Малых голландцев де Шая»?

– Именно так, Вольф, – авторитетно подтвердила Лиза.

– Но

я не могу… это какое-то безумие! – Вольф пошёл вдоль картин, пристально рассматривал их, хоть знал наизусть, помнил автора каждой картины, мог рассказать о школе, о цехе, об особенностях стиля… Он не один раз устраивал их выставку у себя в галерее, де Шай на этом прилично зарабатывал, но Вольф так и не смог убедить Фридриха Андрея отдать их туда насовсем. Нет, убедил, но только после смерти, по завещанию. Он был уверен, что так и будет, а теперь, оказывается, всё вывернулось вон как! – Безумие! – повторил Вольф.

– Именно безумие, – согласился Алексей. – Это завещание – завещание безумца! Оно не может быть действительно! Мы опротестуем его!

– Верно! – просияла Оливия.

– Ну, конечно, – выдохнула Натали.

– Объявить Фридриха Андрея невменяемым? – Иржи прищурил правый глаз, взглянул на жену, потом на пьяного в хлам нотариуса Лизу. – Это возможно? И что тогда будет?

– Тогда всё унаследуют родственники, – Натали вернула себе деловитость, страсть и ярость ушли. – Но вы можете не беспокоиться, ни о картинах, ни об охотничьем доме, Шура. Мы как-нибудь договоримся.

– Она возьмёт с них процент, – тихо сказала Оливия Иржи, но все услышали.

– Не возьму, не возьму! Я сказала «договоримся» по привычке!

– По привычке и возьмёт.

– Прекрати говорить обо мне в третьем лице! Я пока ещё здесь!

Оливия демонстративно заткнула рот яблоком.

– Идиотка! – опять разозлилась Натали. – Вся в отца! Он наградил тебя и своим обжорством! И своей придурью!

– Натали Валентина, правильно ли я понимаю, – Иржи попытался вернуть Натали на деловые рельсы, – мы попытаемся доказать невменяемость Фридриха Андрея?

– А как? – с надеждой спросил Вольф.

– Нужно медицинское освидетельствование, – сказал Алексей.

– Кого? – Натали всё ещё была раздражена. – Он умер!

– Но освидетельствование успел пройти, – Елизавета снова встала, цепко держась за стол. – Господин де Шай предусмотрел, что вы захотите объявить завещание недействительным из-за его психического состояния в момент составления документа. Он прошёл медицинское освидетельствование дважды: за день до составления завещания и на другой день после. Вот.

– Как дальновидно! – фыркнул Иржи.

Из той же синей папки, из которой Лиза читала завещание, она достала две справки. Натали взяла их и стала изучать.

– Рейнальдо! – крикнула она нетерпеливо. – Зажгите свет! Не видно

же ничего!

В самом деле, за окном стемнело. Наверное, ранней тьме способствовал всё усиливавшийся дождь, всё ниже надвигавшееся небо. Рейнальдо спустил на верёвке огромную древнюю люстру и стал зажигать на ней свечи: парадная столовая де Шая освещалась по старинке, Фридрих Андрей любил есть при живом огне. Натали Валентина, поворачивая к тусклому пока ещё свету новые документы, стискивала зубы, играла желваками совсем по-мужски. Все ждали, боясь вмешаться, боясь стать новым объектом её ярости. Только пьяная и смелая Елизавета продолжала говорить:

– Как видите, в момент составления завещания де Шай был вменяем. Что и подтверждено медицинским заключением.

Натали швырнула наконец справки на стол:

– Все равно, такое завещание не может иметь юридическую силу. Оно толкает нас на преступление.

– Какое? – уточнила Елизавета.

Натали пожала плечами, но всё-таки выговорила:

– Каннибализм. Разве это не преступление?

Елизавета достала из папки следующую бумажку.

– Вот выписка из уголовного кодекса Северной Тонги, – пояснила она.

– Подготовилась! – Оливия брызнула яблочным соком изо рта.

– «Каннибализм – предумышленное убийство с целью употребления в пищу мяса жертвы».

– О, господи! – Мария перекрестилась закрыла рукой рот.

– Никакого убийства не было. Господин де Шай умер своей смертью. Нам лишь предлагается съесть его мясо.

– Нет, это какая-то дикость! – Вольф всё время теребил свой шейный платок. – Дикость! А мы – не дикари!

– Значит, уголовный кодекс допускает поедание трупа?

– Видишь ли, Иржи, – ответила Лиза. – Базовый принцип мирового права состоит в том, что всё, что не запрещено, – то разрешено.

Теперь возмутился священник:

– Как же это может быть не запрещено? Это… безнравственно!

– Нравственность и право – не одно и то же, Алексей. Уголовный кодекс Северной Тонги не допускает вмешательство государственных институтов в моральные отношения граждан.

Иржи ехидно взглянул на шурина:

– Результат «Революции в рясах».

– А-а! Значит, я же ещё и виноват?

– Конечно! Разве не ты со своими… сослуживцами… орал на площади у королевского дворца: «Долой моральный контроль! Бог есть дух! Судите только тело»?

– Но разве это не правильно?

– Результатом переворота, – Гай припомнил, чему учили на уроках истории отечества, – стало позволение каждому собственнику делать всё, что угодно, в пределах его частной собственности.

– Пока это не вредит другому человеку! – уточнила Мария. Муж посмотрел на неё с благодарностью.

– А физически и не вредит! – ёрнически выпалила Елизавета. – О моральном вреде в законе нет и слова!