Завещание с простыми условиями
Шрифт:
Едва не сшибая кресты, такси летело по узкой змеящейся тропинке через кладбище и, наконец, с размаху ворвалось в непроходимую стену леса. Под колесами затрещали сухие ветки. Сквозь стекло не было видно никакого просвета, но водитель уверенно вел машину — видимо, этот путь был ему знаком. Я вцепилась в руку Дуганова, нервно перебирая его вспотевшие пальцы. Мы ехали очень долго, протискиваясь сквозь плотно стоящие в темноте деревья; их суковатые ветки царапали стекла и, казалось, хотели ворваться внутрь и выкинуть нас из отчаянно
Наконец, впереди замаячило какое-то светлое пятно. Оно стало приближаться, расширяться, и я увидела, что этот восходящий поток света летит мне прямо в лицо. И от страха зажмурила глаза что есть силы…
Машина споткнулась об этот наплывающий свет, налетела на него, как на незримую преграду, раздался грохот, затем легкий звон — и я ощутила стремительный полет сквозь мягкое сияющее зеркальное облако.
…Я открыла глаза, и их тут же, до глубины зрачков заполнил свет ноябрьского солнца, живой и теплый. Впереди высилось знакомое здание почты, на крыше ее сидели голуби, а сама крыша золотилась в ярких лучах.
Я сидела на остановке «Улица Некрасова» и держала за руку щурящегося Дуганова.
Рядом стоял расстегнутый челночный баул, голубой, с белыми и красными полосками.
Дуганов посмотрел на меня, и я как будто вошла в его глаза — синие, светлые, схожие с озерной гладью, а на дне их таился смех.
И тут же он выплеснулся наружу. Дуганов засмеялся — счастливо, как смеются только влюбленные и дети.
Что-то защекотало мне горло — и изнутри волной вырвался такой же смех, взрывной и яркий, разбивая накопленную за эти дни тоску и горечь. Отголоски его сливались и летели вверх, к самому небу, чтобы отразиться оттуда игривым и ласковым светом.
Маленькая квартира встретила нас небывалым покоем и уютом — забытым за эти долгие дни, показавшиеся десятилетием. На плите стоял чайник с кипяченой водой. На тарелке увядал бутерброд с сыром. А в окно спальни приветливо стучалась желтая береза.
И заливистой трелью раздался звонок телефона.
— Марта! — жизнерадостно закричала мама. — Наконец-то. Тебе вообще невозможно дозвониться! Где ты пропадаешь?!. Ну, поздравляю, именинница! Знаешь что — на Рождество мы ждем тебя у себя в гостях. Хоакин на этом решительно настаивает. И скажу тебе по секрету, у него есть друг…
— Мама! — Как же я была рада слышать ее голос!
— Его зовут Абелардо. У него свой цветочный магазин на побережье, но это только начало. Ему двадцать семь лет…
— Мама, я выхожу замуж, — вклинилась я в ее монолог.
Возникла пауза. Однако мама быстро взяла себя в руки.
— Как? Опять? И он, конечно, какой-нибудь талантливый тромбонист… или актер кукольного театра!
Мама перечислила парочку моих неудачных романов.
— Он художник.
Синьора Виктория на том конце провода в ужасе всплеснула руками.
— Боже мой! Все
— Да, причем чудесные, и выставляется с ними в Вене, Париже и Страсбурге.
— Ты шутишь?
— Вовсе нет. В марте будет выставка его работ в Австрии.
Сроки других выставок я просто забыла.
Опять возникло замешательство. Потом, вздохнув, мама уточнила:
— Ну вы хоть любите друг друга?
— Конечно! — заверила я ее, ощущая в россыпи своих волос губы гениального живописца.
— Ну что ж, тогда совет да любовь! — благословила мама. — Обязательно сообщите о дне свадьбы. А на Рождество — непременно к нам! Как хоть его зовут?
— Саша, — ответила я.
Двое предыдущих упомянутых женихов — тромбонист и актер — именовались так же.
— Ну, будем надеяться, что судьба искала подходящего Сашу, просто не сразу нашла того, кого нужно, — тактично предположила мама.
— Будем надеяться, — согласилась я.
— Ну все, целую, а то у меня остынет ризотто.
В смешанных чувствах мама отключилась.
Я подошла к окну и распахнула его настежь. В маленькую светлую кухню полился свежий воздух — в нем рассеялось тепло солнца, красное золото отцветающих деревьев, и в эту осеннюю смесь вплелась горькая нотка дымка от костров.
Переполняемая эмоциями, я полезла в карман куртки за сигаретами и под ними нащупала какой-то маленький круглый предмет.
Это было изумрудное кольцо со змейкой.
Подошедший Дуганов осторожно надел его мне на руку.
— С днем рожденья, любимая! — произнес он, и наши губы, наконец, встретились.
ЭПИЛОГ
Мы поженились в конце декабря. А на Рождество, как я и обещала, навестили в Барселоне маму — синьору Родригес — и ее супруга. Мама сейчас просто без ума от Дуганова, особенно после того, как он написал ее портрет. Я по-прежнему работаю в редакции, но теперь езжу на работу на собственном автомобиле — на дне баула случайно уцелели две увесистые пачки евро, и в них, к моей радости и удивлению, оказалось около двухсот сорока тысяч. Денег хватило, чтобы открыть маленькое кафе на Набережной, возле узкого деревянного моста через нашу речушку. Я назвала его «Мост надежды».
Не все поняли это название, но я настояла на нем.
Машину Дуганова тоже наконец-то починили, и иногда, чтобы развеять сомнения Мигуновой, он заезжает ко мне на работу
В феврале я брала отпуск, и мы с мужем ездили в Цюрих и Копенгаген, а в марте — в Вену на его персональные выставки, имевшие всюду большой успех. А летом наша чета приглашена в Варшаву — в гости к Габриэлю Потоцкому, который был свидетелем у нас на свадьбе. Недавно я узнала, что он пригласил также и Альбинку, которая была свидетельницей. Значит, мне не зря показалось, что он предпочитает брюнеток…