Завещание с простыми условиями
Шрифт:
Одноэтажные дома… цветы, песчаные дорожки… скамейки… ограды…
Боже мой!
Дрожащей рукой я открыла калитку и выскочила за нее, чуть не споткнувшись о соседнюю ограду.
— Вам лучше идти вон по той тропинке, — раздался в спину голос смотрительницы.
Я с безумным ужасом оглянулась на нее. Она высунула из широкого рукава бескровную руку и указала куда-то в сторону.
Но я перевела взгляд мимо руки, на табличку на двери.
На ней было написано:
Корсаков Павел Иванович
1930 — 1970
А
Я опрометью кинулась прочь, мимо оград, по узкой, петляющей тропинке.
Цветными пятнами замелькали в глазах растущие за оградами цветы.
Наконец, сердце застучало где-то в горле, в боку предательски закололо, и я вынуждена была остановиться.
Я была уже в первом ряду.
Тяжело дыша, оперлась рукой на какую-то ограду.
А вон и дорога! Как же я не узнала этот пейзаж — вот пустырь, а вдалеке — прилепленные друг к другу высокие, под самое небо, здания…
Еле видимое пятно солнца было уже на самом горизонте.
Вдруг я почувствовала, как рука теряет опору — ограда уползает из-под нее.
Я медленно посмотрела вниз.
Ограда уменьшилась в несколько раз и уже едва возвышалась над землей. А на месте дома возникла каменная могила, богато убранная цветами.
А в изножье могилы, у деревянного креста странной, перевернутой формы стояла статуя женщины в шляпке, по пути сюда показавшаяся мне знакомой.
Теперь я ее узнала.
Это была статуя Даны, продавщицы из салона Иды Крупиньской.
Я вспомнила ее изящные руки, подающие мне одежду.
Они были запечатлены очень точно.
Наверное, и ее хозяйка где-нибудь здесь неподалеку.
Отдышавшись, я вышла на дорогу и пошла в сторону моста.
ГЛАВА 28
Как же так, все они мертвы?
Но ведь все они живы…
Значит, все они когда-то были мертвы. И их хоронили здесь.
И все они бродят по проспекту академика Касаткина — адвокат ведет дела, модельер обшивает модниц, продавец демонстрирует товар…
Все они существуют — в чужой плоти.
А их сгнившие тела погребены здесь…
Это же кладбище неупокоенных.
Неупокоенных НАСЛЕДОДАТЕЛЕЙ.
А мой отец в портрете. Интересно, когда он умер, его тоже хоронили? Вернее, не его, а какую-то телесную оболочку. Ну, наверно, а как же иначе? Весь цвет науки должен был собраться на его похороны…
Но его могилы я здесь не видела. Может быть, ее и не существует. Вернее, она существует. Но не здесь…
И сегодня я ступлю в эту могилу… И мне никто не поможет.
Теперь уже никто.
Последняя надежда угасла, как луна на рассвете.
Внезапно я вышла из бесплодных раздумий и поняла, что слепо бреду куда-то
Резко остановившись, я осмотрелась по сторонам. Потерла вспотевший лоб.
Справа уже нет кладбища,
но нет и города.
Солнце село, и я в полутьме стою на безлюдной дороге, а вокруг никаких признаков жизни — ни домов, ни скверов, ни магазинов, ни казино…
И никакого намека на спасительный полукруг моста.
Состояние моей души было таково, что, приняв удар за ударом, мне было уже все равно куда идти. Наверно, отчаяние достигло своего предела.
И я, как высокая черная тень, медленно побрела вперед, только бы не стоять на месте.
Неожиданно впереди серой громадой вырос дом, преградив мне дорогу.
Мне достаточно было короткого взгляда, чтобы понять — это он. Дом № 19 по проспекту академика Касаткина. Он словно сожрал всю остальную улицу и остался один.
Во всем огромном мире…
Я медленно подошла к нему вплотную. Бросила на землю белое пальто, с безразличием каменной бабы села на него, повернувшись к дому спиной, и закурила.
С невыразимой тоской, заковавшей в цепь мое живое сердце, глядя на ползущие по темному небу облака.
Я чувствовала, как дом дышит мне в спину.
А потом я побежала.
В одном платье, оставив пальто лежать на земле, я метнулась куда-то наугад, сквозь какие-то едва угадываемые очертания возникших за домом деревьев. Они встали в широкую стройную аллею, но постепенно она начала сужаться, и вскоре через деревья было уже невозможно протиснуться; их ветви с силой били меня по лицу.
В падающем в небытие сознании вдруг всплыло лицо Дуганова. Внезапно мне показалось, что он здесь, совсем близко, стоит лишь протянуть руку…
И я протянула к нему руки — в умоляющем, предсмертном жесте. И закричала — дико, страшно: «Спаси меня! Спаси!!!»
Наверно, я была похожа на городскую сумасшедшую.
Руки нырнули в острую изгородь сухих сплетающихся деревьев.
С криком разодрав эти колючие, сучковатые ветки, я неожиданно выбралась на дорогу. Засияли тусклые круги фонарей, а вдали показался силуэт башни, похожей на старинную ратушу.
Увидев знакомый пейзаж, я лишь обреченно усмехнулась.
Мне не дойти до остановки.
А если он позволит дойти, то ее там не окажется.
И трамвай больше никогда не придет.
Потому что мост разобран.
Разобран навсегда.
И я встала посреди дороги — в наглухо закрытом платье, с растрепанными волосами, с расцарапанными до крови руками. Встала прямо и торжественно, как воин, приготовившийся к своему последнему бою.
И увидела, как огромный дом вдруг шевельнулся на своем каменном фундаменте и стал медленно надвигаться на меня.