Заветное место
Шрифт:
Прежде чем переехать, Джой постоянно жаловалась на Кристалл, разъезжающую на такси посреди ночи, и в процессе перебранок между женщинами возникло некое подобие дружбы. Когда Кристалл услышала, что Джой вот-вот потеряет дом, она спросила у Хейдена, не может ли та перебраться к ним. И он снова поддался напору Кристалл – в конце концов, ему на ум не пришло ни единой причины прогнать Джой. Кроме того, куда бы она пошла, если бы он отказался?
Теперь Джой жила с ними уже около полутора лет. Возможно, дольше. Время затуманило счет дней. Она по-прежнему постоянно жаловалась, но стала менее ядовитой. Просто такая
Люди, купившие ее дом, разъезжали на огромных «Рендж Роверах» с затемненными стеклами. Они вырвали все цветы и замостили переднюю часть сада, чтобы туда умещалось больше машин, срубили любимый яблоневый сад Джой, который она растила с такой заботой, и сделали бассейн с пластиковой отделкой. Каждый раз, когда Джой смотрела из окна в сторону старого дома, она бормотала: «Проклятые чужаки».
Она всегда отводила взгляд, когда выходила за ворота, словно ей было слишком больно все это видеть.
Теперь Джой ухаживала за садом Хейдена. Она обеспечивала их овощами и постоянно шутила о прелестях содержания кур – Хейден стойко пытался игнорировать подобные разговоры. Да, бездомным и обездоленным он отказать не мог, но цыплята… Это уже слишком.
Сквозь открытые занавески комнату заполнял лунный свет, бросая отблески на рояль. Этот кабинетный рояль некогда принадлежал Элтону Джону. Хейден не смог даже вспомнить, как его купил. В первое время он сделал немало глупых покупок, пока окончательно не потерял интереса ко всему материальному. Большинство из этих вещей стояли теперь без дела в комнатах наверху, покрытые чехлами от пыли. Хейден поставил на рояль статуэтку, стукнув по блестящей поверхности.
Он нечасто приходил сюда в последнее время. В основном сидел в своей комнате наверху, наблюдая за происходящим в мире по телевизору, – все было или очень печально, или банально. Когда просмотр телевизора становился невыносимым, он читал. Раньше Хейден предпочитал криминальные романы, но теперь не переносил книг, связанных со смертью и насилием, и потому читал биографии, большинство из которых были бесконечно скучными. Некоторые знаменитости выпустили уже по несколько томов откровений, обнажая собственные души, каждый аспект собственных грязных жизней, о которых, в сущности, было нечего писать. Несколько раз его просили написать собственные мемуары, но он всегда категорически отказывался. Несмотря на это, было опубликовано не меньше дюжины его «запрещенных» биографий, в которых некий отчаянный автор писал вымышленную историю, выдавая ее за реальные факты. Хейден оставил все попытки судиться.
Иногда он даже слушал музыку. Но нечасто. И никогда – собственные песни. Хейден не выносил радио, потому что в любой момент мог неожиданно зазвучать один из его хитов, а это было бы слишком болезненно.
Когда он еще не заперся дома и бывал в магазинах и кафе, то часто неожиданно слышал собственный голос. Он звучал с такой силой, такой надеждой, что Хейден не мог этого вынести и уходил. Только вернувшись назад, в безопасность дома, за высокие стены, он переставал трястись. Это происходило так часто, что со временем стало проще не выходить вообще.
Большая гостиная – когда-то она была его любимой комнатой – тянулась на всю длину дома. У эркерного окна стояло три кремовых дивана, сгруппированных вокруг камина. Одна стена была полностью заставлена книжными
Другая стена была заполнена наградами. Золотые и платиновые диски. В том числе за всемирный хит «Моя вечная любовь», благодаря которому был куплен этот дом, – одна из тех песен, что пишутся раз в жизни и обеспечивают на всю жизнь. Он писал такие песни одну за другой.
Хейден ничего здесь не обустраивал. Он нанял дизайнера и уехал на гастроли, чтобы заработать еще денег. Обстановка была безликой и пресной, дому не хватало индивидуальности. И стоило это целое состояние. В деревянных полах было что-то особенное, но он не помнил, что именно. Но помнил, как обомлел от цены, хотя деньги в то время текли рекой.
Теперь он был рад, что дом такой минималистский, как белое полотно. Это была единственная комната, хранящая воспоминания. Хейден осознал, что не помнит, как она выглядит при естественном освещении, потому что очень давно не заходил сюда днем.
Открыв крышку рояля, он нажал несколько клавиш. Звук прозвучал в тишине дома неуместно и громко. Хейден опустился на табурет, хотя и ощущал себя непривычно. Потом замер и глубоко вздохнул.
Лунный свет падал на фотографию Лоры. Она улыбалась ему из темноты, и он не смог не улыбнуться в ответ. Он так редко этот делал в последнее время, что мышцы казались задеревеневшими, а губы словно прилипли к зубам. Хейден даже сам понял, что дело плохо.
– Привет, – поздоровался он с фотографией, – давно не виделись.
Хейден сам сделал это фото во время прогулки в Хампстед-Хит, неподалеку от дома. Испытывал новый фотоаппарат – еще одна вещь, заброшенная в комоде. После случившегося он не желал фотографировать ни одно живое существо. Эти проклятые штуки вообще следует запретить. Некоторые народы считают, что, фотографируя кого-то, мы похищаем душу. Теперь он был твердо в этом уверен. А иногда похищали больше, чем душу.
Каждые выходные, если у него не было гастролей, они с Лорой любили вместе отправляться на прогулку в Хит. Пока это было возможно. Когда об этом пронюхали папарацци, их преследовали всякий раз, когда они выбирались прогуляться. Они мечтали завести собаку, но сбыться этой мечте было не суждено, как и многим другим.
Пальцы Хейдена снова пробежали по клавишам. Он на автомате наиграл первые несколько аккордов «Моей вечной любви», песни, что была с ним всегда. Но даже не пытался запеть – знал, что не произнесет ни слова. Его рот был крепко закрыт. Даже простая беседа давалась с трудом. В сердце Хейдена не осталось песен. Сыграв еще несколько нот, замерли и пальцы.
Эту песню он написал для Лоры. Она должна была стать его вечной любовью. Но не стала.
Глава 13