Зависимы сейчас
Шрифт:
Ради меня.
Так у нас будет на одну проблему меньше. Чтобы мы могли перестать принимать подачки от братьев и сестер.
— Насчет моего трастового фонда...
Лили ерзает рядом со мной.
— Ло, ты не обязан…
— Я хочу.
Какими бы ни были последствия, что бы мне ни пришлось сделать, чтобы угодить отцу, я буду работать. Какая-то часть меня кричит о провале. Я сдаюсь, возвращаясь к этому человеку. Но другая часть говорит, что это правильный путь. И я слушаю эту часть своего мозга. Будет ли эта сторона тупой — еще
— Как насчет этого?
Он взбалтывает виски в своем стакане, создавая небольшой водоворот.
Он заставит меня спрашивать. Умолять. Умолять и унижаться. Я не собираюсь падать на колени, но я близок к этому. Я почти у цели.
— Ты сказал мне, что я могу получить его обратно, — напоминаю я ему, но я не идиот. Я знаю, что это не так просто. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Не колледж. Не колледж. Не колледж. Я не могу вернуться на учебу, окруженный выпивкой, окруженный полностью функционирующими двадцатилетними ребятами. Это подталкнет меня к бутылке больше, чем думает Лили. Это причина, по которой я решил не возвращаться.
Каждый здравомыслящий, счастливый человек — это как отражение того, кем я мог бы быть, как будто каждый день встречаешь Рождественское будущее. Я не хочу, чтобы меня так преследовали мои проблемы.
— Чего я хочу от тебя, — говорит он, — так это, чтобы ты был, блядь, мужиком.
Я сверкаю глазами.
— В последний раз, когда я проверял, я был им.
— Наличие члена не делает тебя мужчиной, — отвечает он. — Ты всю жизнь был безответственным мальчишкой. Я даю тебе вещи, а ты на них срешь. Если ты хочешь получить свой трастовый фонд, ты должен использовать эти деньги, чтобы сделать что-то свое. Ты не можешь проебать их.
— Я не вернусь в колледж.
— Разве я говорил что-то о колледже? Ты меня даже не слушаешь.
Он опрокидывает остатки алкоголя в рот и бьет стаканом об стол.
Я вздрагиваю.
А он молчит, не собираясь разглашать подробности. Видимо, я должен знать, что на самом деле означает быть мужчиной. В голове моего отца это может означать что угодно.
— Хорошо, — слепо соглашаюсь я. Он просто хочет, чтобы я реализовал свой потенциал, а не растрачивал его богатство с безразличием. Его условия должны быть в моей власти. Надеюсь.
Его брови вскидываются в быстром удивлении, но оно медленно стирается, сменяясь настоящей, искренней улыбкой. Кажется, я только что сделал отца счастливым.
Такое случается... ну, почти никогда.
— Я позвоню адвокатам. Твое наследство вернется завтра утром, — говорит он, — и я ожидаю деловое предложение к следующей неделе.
— Что?
Мой желудок сжимается.
Он закатывает глаза, и его рот кривится. Улыбка продержалась две секунды.
— Ради всего святого, Лорен. Деловое предложение. Тебе не обязательно участвовать в моей компании, но лучше создай свою собственную. Мне, блядь, плевать, будет ли она успешной. Просто подними свою ленивую задницу и сделай что-то, — он встает и нависает над тележкой с алкоголем, чтобы наполнить свой пустой стакан. — Уже поздно. Вам двоим стоит провести ночь здесь.
Я не хочу входить в свою старую спальню, пристанище плохих воспоминаний и дерьмовых ошибок.
— Сегодня мы остаемся у Райка.
Он напрягается при этом имени.
— Тогда идите. Мне нужно работать.
Когда мы идем к дверям, он говорит: — И когда я найду утечку, он пожалеет, что влез в нашу семью. Я могу тебе это обещать.
43. Лили Кэллоуэй
.
Мы все вернулись домой в Принстон, и я не разговаривала с Роуз уже три дня. Она уходит из дома рано и возвращается поздно. И каждый раз, когда я звоню, включается её автоответчик. Обычно Роуз отвечает на втором гудке.
H&M и Macy's сняли Calloway Couture с продажи в своих магазинах, сославшись на «негативное внимание» в качестве причины, по которой они убрали одежду с вешалок и полок. Я извинилась в сообщении, и один раз поймала её лично, чтобы произнести эти слова, но она похлопала меня по плечу, сказала что-то о встрече и запрыгнула в свою машину.
Сегодня утром она написала мне сообщение.
Роуз: Я просто занята, и мне жаль, что у меня нет больше времени на разговоры. Я не виню тебя. Не вешай нос.
Я чувствую себя не очень бодро, но это сообщение помогает облегчить тяжесть на моей груди. Сегодня у меня последний тест перед началом выпускных экзаменов на следующей неделе, и это первый раз, когда я выйду на территорию кампуса после скандала. Я не должна идти. Я не готовилась и не заучивала ответы со старых экзаменов. Я просто плюхнулась на диван и смотрела повторы ситкома Парень познаёт мир.
Мои конечности сильно тянут вниз, это якорь, который привязывает меня к кровати, к полу, к дивану. Утром, днем и ночью. Желание исчезнуть, суперспособность, о которой я всегда мечтала, посещает меня всё чаще. Доктор Бэннинг сказала бы мне, что у меня депрессия, может быть, даже прописала бы мне лекарства. Но я не разговаривала с ней после встречи с адвокатами.
Мне запрещено её видеть. У меня теперь новый психиатр. Доктор Оливер Эванс. Я встречусь с ним на следующей неделе.
Душ — моё единственное уединение: место, где существует мастурбация, где пар и мои колючие нервы сгорают и отгоняют тревогу. Чувство вины сопровождает кайф. И язнаюязнаюязнаю. Формально мне нельзя, но я слежу за тем, сколько времени я трачу на прикосновения к себе. Это не то же самое, что порно. Я не могу мастурбировать на публике. Я никогда не переусердствую, если ограничусь только душем.
И вообще, после вчерашней ночной попытки заняться сексом, Ло, наверное, будет избегать меня добрую тысячу лет. Все началось хорошо. Я была до смешного взволнована тем, что наконец-то пересплю с ним после двух недель воздержания. Час промчался, обманув мой разум, заставив поверить, что мы возились всего пять минут, а не шестьдесят. Мне нужно было больше времени.
Он продолжал говорить мне нет. И я даже пыталась околдовать его и заманить в свою сексуальную паутину, что (теперь, когда я думаю об этом) не могло быть таким уж сексуальным. Я превратилась в навязчивого секс-монстра, которого мы оба боялись. Затем произошло кое-что похуже.