Зависимы сейчас
Шрифт:
— Мне нравятся мои часы.
Себастьян выгибает одну бровь и делает это так вкрадчиво и высокомерно, что я должна отдать ему должное за освоение этой техники. Он хватает меня за запястье, чтобы осмотреть устройство. Он фыркает.
— Ты носишь игрушку.
Он щелкает по пластиковой крышке циферблата, и стрелки часов чуть не останавливаются.
— Эй, — говорю я, отдергивая руку и прижимая запястье к груди. — Это Росомаха, вообще-то.
На моем костлявом запястье застегнут желто-синий
Теперь он выглядит слегка заинтересованным.
— Это предмет коллекционирования?
— Может быть…
Он сдерживает желание закатить глаза.
— Где ты их купила? — спрашивает он. — В детском отделе в супермаркете?
Мои щеки краснеют, хотя не должны.
Нет, — возражаю я. — Ло выиграл его в торговом автомате. Ну, знаешь, в таком, в который ты запихиваешь четвертак и он «выплевывает» в ответ маленькую штучку с яйцом.
Мы были уверены на 75%, что нам выпадет либо Супермен, либо Бэтмен, поэтому, когда выскочил Росомаха — это была судьба. Нас легко развлечь.
Себастьян морщится и делает такое выражение лица, будто почуял вонь.
— Ты прикасалась к тем штукам? — он снова уставляется в телефон и продолжает пролистывать страницы сайта. — Иногда я задаюсь вопросом: как ты вообще связана со своей сестрой?
Иногда я задаюсь вопросом: почему она с тобой дружит?
Я бы променяла Себастьяна на лучшего репетитора, но только не тогда, когда Роуз попросила его, своего лучшего друга, натаскивать меня по учебе. До появления Коннора, Себастьян сопровождал Роуз на все светские мероприятия, прямо как верный привлекательный спутник.
Он откидывается на спинку дивана. На нем брюки цвета хаки, блейзер, а на глазах — широкие очки с тонкими линзами. У меня есть подозрение, что он из тех, кто носит очки только для вида, а не потому, что они помогают лучше видеть. И его медово-светлые волосы — ухоженные и уложенные — аккуратно приглажены и разделены пробором сбоку.
Даже если бы он не тратил время на то, чтобы хорошо выглядеть — красота присуща Себастьяну от рождения.
Обычно у меня бы возникло к нему влечение. Но у меня есть Лорен Хэйл.
А Себастьян гей. Так что вот так.
Когда он громко фыркает, я мельком смотрю на экран его телефона. Там фотография парня в джакузи на яхте за миллион долларов в окружении дорогих бутылок шампанского.
Теперь моя очередь закатывать глаза. Мне очень хочется выхватить телефон из его рук и швырнуть через всю комнату.
— Ты вообще сдавал статику? — спрашиваю я.
— Статистику.
— Что?
— Предмет называется статиииистика, — говорит он, намеренно удлиняя букву «и», делая на ней акцент. — Не статика.
Его взгляд зациклен на этом дурацком телефоне.
— Ты сдавал статиииистику? — заново спрашиваю я и имитирую
— Да, это обязательный экзамен для поступающих в Принстон на бизнес-специальность, — резко говорит он. — Очевидно, в Пенне другие стандарты.
Быть оскорбленной моим репетитором для меня не в новинку, но его выпады так легко меня не заденут. Может быть, потому, что его больше интересуют фотографии богатых детишек, которые хвастаются своими «Феррари» и распивают ликер.
— Знаешь, Роуз утверждала, что ты какой-то супер крутой репетитор в кампусе — что у тебя даже есть лист ожидания, — не выдерживаю я.
— Что ж, так и есть.
— Люди действительно платят тебе за то, чтобы ты их игнорировал? — я захлопываю учебник.
Я знаю Себастьяна с десяти лет, но я провела больше времени в доме Хэйлов, чем в своём собственном, поэтому «знаю» — это преувеличение. Он всегда был увлечён своей внешностью, и особенно он интересовался одеждой (качество, которое Роуз, как модельер, ценит в друге), так что в его показухе нет ничего нового.
Но я не знала, каким бесячим козлом он был.
На этот раз он по-настоящему смотрит на меня.
— Они платят мне за другие вещи.
Типа сексуальные вещи? Я хмурюсь. Нет, этого не может быть.
Или может?
Он видит, как мои брови хмурятся в замешательстве.
— У меня есть список ожидания, — говорит он, — но не для репетиторства.
Это ничего не проясняет. В моей голове появляется изображение обнаженного Себастьяна, которому предлагают заняться сексом, словно он какой-то жиголо. Я воздерживаюсь от желания спросить, занимается ли он проституцией. Хотя желание столь велико, что я вот-вот могу выпалить свой вопрос.
— Тогда… для чего? Какие? — бормочу я. Вау, это потребовало много самоконтроля.
Его нога падает с колена, и он наклоняется вперед, чтобы схватить свой кожаный портфель. Что, если он продает секс-игрушки? Ладно, сомнительно, но он подскочил бы на десять пунктов в моей симпатии.
Он вытаскивает что-то тяжелое и кладет на мой учебник, прежде чем застегнуть свой портфель.
Это не фаллоимитаторы, вибраторы или шарики Ben Wa.
Это бумага. Стопки сшитой бумаги с красными отметинами по краям.
Это старые экзамены.
Это один из тех моментов, когда кто-то протягивает тебе косяк, и ты должен сделать выбор: передать его или сделать затяжку.
— Разве это не жульничество? — спрашиваю я, не прикасаясь к бумагам на коленях. Одно лишь касание может меня развратить.
Себастьян вытаскивает из кармана пачку сигарет и хлопает пачкой по ладони.
— Не надо черкать ответы на руке, — говорит он. — Запомни их. Это же не слишком сложно для тебя, не так ли?
Он вертит сигарету между двумя пальцами.