Заводная и другие (сборник)

Бачигалупи Паоло

— М-м… Вроде подкормкой — сыпал в водоросли рыбную муку.

Хок Сен так и обмирает от ее слов: два заразных тела лежат прямо у баков, которые он сам едва заставил нормально работать — из кожи вон лез, лишь бы порадовать мистера Андерсона. Неужели это совпадение? Теперь он смотрит на помещение совсем иначе, со страхом: излишки воды из баков собираются в лужи вдоль ржавых стоков, и в них тоже растут водоросли, питаясь просыпанным на пол кормом. Если в одном из резервуаров болезнь, то ее разносчики сейчас повсюду.

Хок

Сен инстинктивно отряхивает ладони, но тут же замирает от мысли еще более ужасной: на руках остался серый порошок из комнаты очистки — он раздвигал занавески, когда шел сюда. Зараза везде. Под потолком темнеют этажи сушильных сеток, по которым размазана черная масса водорослевой пены. Рядом с его ногой падает капля, и тут старик осознает звук, какой прежде, когда фабрика была забита людьми, никогда не слышал. Утренняя тишина наполнена тихим перестуком дождя, падающего с этих сеток.

Он вскакивает, стараясь придушить приступ паники.

«Не глупи. Откуда ты знаешь, что это именно водоросли? У смерти много лиц. Тут может быть любой другой вирус».

Кит дышит часто и тяжело, с хрипами, грудь ходит ходуном.

— Думаете, пандемия? Всеобщая эпидемия? — спрашивает Маи.

— Не смей такое вслух говорить! — шикает на нее Хок Сен. — Демонов хочешь накликать? Белых кителей? Если хоть кто-нибудь узнает, фабрику прикроют и мы будем голодать как желтобилетники.

— Но…

В главном цехе слышны голоса.

— Ну-ка тихо!

Он лихорадочно обдумывает положение. Если белые кители устроят расследование, это будет катастрофа, повод мистеру Лэйку закрыть фабрику и уволить старика, отправить его обратно в башни — голодать и умирать; умирать, подойдя так близко к цели.

Слышно, как ревут мегадонты, как рабочие громко приветствуют друг друга, шире открывают ворота, как кто-то, проверяя готовность, с грохотом запускает маховики.

— Что нам делать? — спрашивает Маи.

Хок Сен оглядывает пустующий пока зал. Кругом только баки и механизмы.

— Только ты знаешь, что они болеют?

Она кивает:

— Да, увидела, когда пришла.

— Точно? По дороге ко мне никому не говорила? Никого тут больше не было? Может, кто-то увидел их и решил поскорей уйти?

— Я одна пришла. Меня с самой окраины один фермер подвез — на лодке по клонгам. Я всегда так рано.

Хок Сен переводит взгляд с двоих больных на девушку. Сейчас тут четверо. Четыре. Он хмурится: несчастливое это число — четыре. Четверка. Смерть. Лучше бы три или два…

Или один.

Идеальное количество людей, если надо сохранить тайну. Он машинально нащупывает нож и смотрит на Маи. Дрянное это дело, но четверка еще хуже.

Ее длинные черные волосы стянуты на макушке в аккуратный узел (рядом с механизмами по-другому нельзя), открытая шея, доверчивые глаза. Хок Сен снова смотрит на лежащие тела и размышляет над зловещим

числом. Четыре, четыре, четыре… Лучше бы один. Один — самый хороший вариант. Вздохнув, он принимает решение.

— Иди-ка сюда.

Маи медлит. Хок Сен хмурится и жестом подзывает ее ближе.

— Тебе еще нужна работа?

Она робко кивает.

— Тогда подойди. Вот этих двоих надо в больницу, понимаешь? Здесь мы им не поможем. А то, что больные лежат прямо у резервуаров с водорослями, — плохо уже для нас с тобой, если, конечно, мы по-прежнему хотим тут работать. Поэтому хватай их и веди к боковой двери. Не к воротам, а к боковой, я тебя там встречу. Пойдешь под конвейером, по техническому проходу. К боковой. Запомнила?

Она неуверенно кивает.

Хок Сен показывает на больных и, подгоняя девушку, хлопает в ладоши.

— Быстро, быстро! Если надо, волоки их. Скоро придут люди. Один-то человек толком не умеет хранить тайну, а нас тут аж четверо. Пусть этот секрет будем знать только мы двое — все лучше, чем четверо.

«Четыре. Смерть».

Маи испуганно, сквозь зубы втягивает воздух, потом присаживается и решительно обхватывает Кита. Хок Сен смотрит, все ли она правильно делает, и выходит.

В главном цеху рабочие еще только завтракают, весело болтая. Никто не спешит. Тайцы ленивы. Китайцы-желтобилетники давно бы уже трудились — и давно бы испортили старику всю конспирацию. В кои-то веки Хок Сен рад, что работает с тайцами. Но времени все равно мало. Он подходит к боковой двери.

Узкий, зажатый фабричными стенами переулок пуст. Старик, прихрамывая, выбегает на улицу Пхошри, забитую ларьками с едой. Над кастрюлями с лапшой стоит пар, кругом бегают оборванные дети. Сквозь прогал в толпе он замечает рикшу.

— Вей! Самло! Самло! Постой!

Но повозка уже слишком далеко.

Хок Сен ковыляет на середину перекрестка, глядит по сторонам и машет другому рикше. Водитель смотрит, нет ли поблизости конкурентов, и лениво подкатывает — точнее, съезжает, пользуясь уклоном дороги.

— Быстрей! Куай йидиань, сучий ты сын!

Тот пропускает оскорбление мимо ушей и так же неторопливо останавливается.

— Вы звали меня, кун?

Старик влезает в повозку и машет в сторону переулка.

— Поспешишь — будут тебе пассажиры.

Водитель, кряхтя, заруливает в узкий проезд. Протяжно поскрипывает цепь. Хок Сен скрипит зубами от злости и поторапливает:

— В два раза больше заплачу, только быстрее!

Тот начинает давить на педали чуть сильнее, и все равно повозка ползет не быстрее мегадонта. Впереди возникает Маи. Старик испуганно думает, не сглупила ли она, не вытащила ли тела раньше времени, но Кита нигде не видно. Только когда рикша подъезжает ближе, девушка вытаскивает наружу безвольное тело первого работяги.