Завше блиско
Шрифт:
– Сейчас уже не зачем.
– А раньше?..
И тут прорыв: Ян, хоть и нехотя, наконец ответил так, как она ожидала:
– Чтобы мне помочь, мама-Ива перебрала всех врачей, но они не сделали из меня того сына, которого она хочет видеть на людях. Поэтому она обратилась к Богу. Но это не от веры, а от безысходности. А тебе близка религия?
Северина нечаянно выпустила удила, отчего язык сразу понесло, и она гордо заявила:
– Слава богу, я атеистка!
Мальчик тут же закрылся и надолго затих.
«Чёрт, чёрт, что я за дура!» – мысленно кипела Сева, снова услышав себя со стороны.
Близился
Глава 5. Два мешка и Фредди
Ребята уже виделись не один раз. Каким бы странным ни был Ян, думала Северина, они с ним оказались чем-то похожи, раз не сговариваясь выбрали одно и то же укромное место – подальше от суеты, шума и людей. Их разговоры нравились Лисе своей необычностью. Она будто начинала видеть мир с изнанки, как никогда бы не взглянула с другими «нормальными» сверстниками.
Конечно, она продолжала делать ошибки в их общении, и тогда Ян снова впадал в молчанку, – но уже без приступов панической атаки. Как мальчик сам и подтвердил, он замолкал, чтобы отдохнуть от переизбытка чувств, ведь быстро уставал от любых ненужных слов и двойных смыслов. И пока он молчал, Сева спокойно, уже без угрызений совести, продолжала делать уроки, обдумывать сказанное или тоже закрывала глаза и отдыхала.
После встреч с Явреком у Северины перестраивались ценности: то, что казалось важным и привитым с детства часто оборачивалось незначительным: например, она так и не смогла внятно разъяснить мальчику, почему, чтобы не потерять удачу, обязательно нужно до крошки доедать на завтрак булочку (как она до сих пор и делала). Но ей нравилось объяснять ему житейские вещи: скажем, что такое дружба или почему людям стоит доверять. Ян всегда слушал внимательно, глотая каждое слово и забывая моргать, а потом каким-нибудь детским и наивным вопросом брал и ненароком рушил её мнение, как карточный домик. Ведь часто оказывалось, что мнение это было не Севино, а взятое на веру ещё в детстве, и что самой Лисе оно не близко. В итоге они сходились на том, что дружить и доверять конечно нужно, но далеко не всем. Так ребята познавали и мир, и себя, и учились обо всём на свете думать своей головой, что, несомненно, очень полезно.
Ян так и не приучился называть Севу по имени, а вот узнав про прозвище «Лиса», сразу проникся. Рина посчитала, что кажется ему хитрой, как лиса, но мальчик не нашёл в рыжем зверьке ничего хитрого и стал описывать его повадки и норов, где и нашёл сходство. Обе лисы, по его мнению, отличались настойчивостью в деле, любопытством к миру, не боялись ошибок и не пасовали перед трудностями. Особенно очевидно у лисы это проявлялось голодной зимой, когда она со всей силы подпрыгивала вверх, вытягивала лапы и щучкой пробивала снег, чтобы поймать мясную мышку. Такое сравнение пришлось Севе по душе, и она полюбила прозвище ещё сильнее.
Даже Яврек, казалось, не оставался равнодушным при всей своей отрешённости. Ноги и руки с каждой встречей меньше дёргались и белели от напряжения, брючины на коленках уже не шарахались от назойливых ногтей, иногда и проблески интереса мелькали в застывшем взгляде. Прогресс, конечно, наблюдался, хотя
Привыкала Сева и к кругам из камешков: ноги от сидения уже не горели тысячью иглами. Не казалось чем-то неудобным говорить вперёд, а не в лицо собеседника, и подолгу не двигаться, ведь она легко забывалась в закоулках Яврековых мыслей.
И вот так сидели они бок о бок неподвижно, как два стога морозным утром в поле, как два пингвина на страже мяча для пинг-понга, как два мешка с говорящими губами.
Говорили и не могли наговориться, молчали и не могли намолчаться. Наглядывались на осеннюю природу, но – не замечали вдалеке злого прищура, не сводившего с них глаз. Коричневая куртка теперь наглухо сливалась с пожухшей листвой, и об неё легко бы споткнулся хамелеон, если бы у него был свитер потеплее и мечта посетить до пенсии какое-нибудь чешское захолустье.
Бабье лето закончилось. Потихоньку подкрадывался октябрь, а сентябрь, его весёлый младший брат, чуть задёрнул штору от яркого тёплого солнца, собрал свои пожитки – остатки трав и цветов, мешок яблок, кулёчек с сушёными грибами, наливку на сизом винограде и огромную, как поросёнок, тыкву-барабан, – собрал свои пожитки и отбыл на год по делам. На небе сразу посмурнело, и вокруг заметно похолодало со свитеров крупной вязки до плотных курток и шарфов.
Ребята снова сидели в каменных кругах и болтали о том о сём. Время от времени, в моменты тишины, Северина доставала блокнот и правила свои стихи.
– Что это? – спросил Ян, как всегда без уточнений о чём угодно. Но за дни их знакомства Севина интуиция уже набрала обороты, и девочка с первой попытки ответила в точку:
– Мой блокнот. Тайник всех мыслей и переживаний. Он хранит всё, что не вмещается внутри… Нет, нет! – спохватилась она, – я не про туалет и всё такое, я про… короче, записываю туда то, что не даёт мне покоя.
– Зачем?
– Ну если написать то, что не даёт покоя и постоянно вертится в голове, то оно отпустит.
– Понятно.
Они помолчали.
– Лиса, а зачем там рисунки?
Сева уже знала: то, что Ян называл её по прозвищу, было хорошим признаком – значит, мальчик расслабился и не чувствовал никакой угрозы. В такие моменты он мог даже передвинуть свой стеклянный взгляд поближе к собеседнице. Но только до её круга, не дальше.
– Мне нравится рисовать. Это успокаивает и отвлекает от всяких грустных мыслей. В нём не только рисунки, я ещё и стихи стала придумывать. Любишь стихи, Ян? – она собралась зачитать ему самый удачный по её мнению.
– Нет.
– А рисовать?
Мальчик задумался.
– Мама-Ива в детстве говорила, что если я буду рисовать, как все другие дети, то выздоровею. Я рисовал. Сначала я тщательно вырисовывал детали, но потом понял, что нет никакой разницы, стараюсь я или нет, ведь она всё равно хвалила меня за любые каракули. Но я так и не выздоровел. Поэтому сейчас я не люблю рисовать.
– А от чего ты должен был выздороветь?
– От болезни.
– А какой?
– Врачи до сих пор не поставили диагноз. Возможно, его и вовсе нет. Но чтобы отвязаться, спустя несколько лет они предположили редкую разновидность аутизма, по шкале приближенную к синдрому Аспергера.